Нога как точка опоры (2012)

В неизвестности, когда я странствовал к отчаянию и обратно — это было странствие души, потому что медицинские обстоятельства не менялись, замерев в неподвижности ско­томы, — между моими врачами и мной возникло достаточно сердечное согласие насчет того, что не следует упоминать «более глубокие вещи»; в этой неизвестности, в этой темной ночи я не мог обратиться к науке. Столкнувшись с реальностью, которую разум не мог объяснить, я обратился за утешением к искусству и религии. Они и только они могли окликнуть меня сквозь ночь, могли общаться со мной, могли сделать более понятными и приемлемыми слова Ницше о том, что искусство не дает нам уклониться от истины.

Наука и разум не могли говорить о «ничто», об аде, о неизвестности или духовной ночи. Они не отводили места отсутствию, темноте, смерти, которые были всеобъемлющей реальностью того времени. Я обратился к Библии, в особен­ности к псалмам, потому что они постоянно говорили об этих вещах и о таинственном возвращении к свету и жизни. Я обратился к ним как к описаниям, как к своего рода исто­риям болезни, но одновременно и как к источнику надежды, с чем-то вроде молитвы или заклинания. Я обратился к мистике и к поэтам-метафизикам, потому что они тоже пред­лагали формулировки и надежду — поэтичес­кую, эстетическую, метафорическую, символи­ческую, без тупой простой приверженности, свойственной религии.

Меня узнайте, изучите и узрейте,
Влюбленные грядущих мира и весны.
Я умер, и теперь Его любовь,
Как в каждом, кто ушел, творит во мне
из нечто что-то вновь.
Я уничтожен Им, и вот я снова возрожден
Из темноты, из смерти, пустоты — из ничего.

Джон Донн[19]

Ода Донна зимнему солнцестоянию, напи­санная в середине зимы жизни, донесла до меня тягостность и надежду мертвой души. Я часто повторял ее, особенно последние строки: «Разъят я был, но, вновь меня создав, смерть, бездна, тьма сложились в мой состав». А иногда только «вновь меня создав»... Я повторял их как своего рода литанию или моно­лог. Я привлекал их к себе все ближе и ближе, потому что они, казалось, намекали на некий секрет, невозможную надежду там, где я не видел оснований надеяться.

Однако наконец метафизики и мистики были отложены в сторону, и осталось только Писание, невозможная вера: «Ты посылал на меня многие и лютые беды, но и опять оживлял меня, и из бездны земли опять выводил меня»[20].

Втайне, наполовину скептически, неуве­ренно, страстно желая, я обратился к этому невообразимому «Ты».

IV. Первые движения

Но какими средствами, какими инстру­ментами может животное оказаться дви­жимо внутренними принципами? Сравним с автоматами... Не является ли первым ин­струментом движения дух или природные причины — как движение сердца?

Вильям Гарвей[21]

На протяжении этих десяти бесконечных, ничем не наполненных дней нога сама по себе не изменилась ни на йоту; в своем белом гип­совом саркофаге она оставалась совершенно неподвижной, лишенной тонуса, бесчувствен­ной. Ее абсолютная неподвижность и неизмен­ность, ее замещение, так сказать, неоргани­ческим белым цилиндром, ее безжизненность, окаменелость, обызвествленность бесчисленное число раз являлись мне каждую ночь. Мои сновидения тоже не изменились ни на йоту; они сохраняли ту же эйдетическую живость диаграммы, то же отсутствие всякого движения и событий, ту же мертвенность, какие имели место при их первом появлении.

Сама идея какого-либо прогресса, какой- либо перемены, какой-либо намек на надежду постоянно аннулировались до утра следующей субботы. Вот какую запись я сделал в своем дневнике:

«Новые феномены в связи с ногой. Неожиданные чрезвычайно сильные и неве­роятно короткие вспышки боли где-то в ноге, подобные стробоскопическим вспышкам света в своей ослепительной интенсивности и кратко­временности. Похоже на удар молнии... Такая боль совершенно потрясает человека, пока длится, однако длится она всего тысячную долю секунды. Я гадаю насчет физиологии этих необычных вспышек боли. Что, черт возьми, происходит?

меня также появились непроизвольные мгновенные подергивания в ранее инертных и безмолвных мускулах. И подергивания, и вспышки боли почти спинальны по качеству, как будто в них участвуют изолированные сен­сорные или моторные клетки... Они вызывают двоякое чувство — отчасти страх, отчасти надежду, будучи, несомненно, патоло­гическими. Их характер указывает на то, что имеет место истинная денервация. Однако само их появление, возможно, служит знаком возвращения иннервации.