Нога как точка опоры (2012)

Проснувшись, я испытал странное поползно­вение поднять свою левую ногу — ив тот же момент сделал это! Такое движение раньше было невозможно, оно предполагало активное сокращение четырехглавой мышцы — совершенно невозможное и немыслимое! И тем не менее в мгновение ока я подумал о нем и совершил его! Не было замысла, не было подготовки, не было намерения — ничего такого, никакой попытки; возник яркий, как вспышка, импульс — и я молниеносно на него откликнулся. Идея, импульс и действие слились воедино — я не мог бы сказать, что возникло первым. Я неожиданно «вспомнил», как дви­гать ногой, и в тот же момент это осуществил. Я внезапно обнаружил, что знаю, что делать, — и сделал. Знание того, что делать, не имело никакого теоретического качества — оно было исключительно практическим, немедленным — и влекущим. Оно пришло ко мне без какого- либо предчувствия или предупреждения, без всяких расчетов или замысла с моей стороны. Неожиданно и спонтанно — как гром с ясного неба.

В возбуждении я позвонил и вызвал сестру.

— Посмотрите! — воскликнул я. — Мне удалось, я могу это сделать!

Однако когда я попытался показать ей свое достижение, ничего не случилось. Знание, импульс исчезли так же, как возникли — неожиданно и таинственно. Подавленный и озадаченный, я вернулся к своей книге — и примерно через полчаса, снова непрошено и непредумышленно, возник тот же импульс. Все это — импульс, идея, воспоминание — верну­лось, как вспышка, и я двинул ногой (если «двинул» — слово, не чересчур говорящее о намерении; движение было совершенно не­намеренным, спонтанным: оно просто слу­чилось). Однако через несколько секунд оно снова стало для меня невозможным. Так оно и шло на протяжении этого дня: способность к движению, идея движения, импульс неожи­данно приходили ко мне — и так же неожи­данно исчезали, как слово, лицо, имя или мелодия могут вертеться на кончике языка или быть на виду или на слуху — и тут же неожи­данно пропадать. Силы возвращались, но все еще были нестабильными, не зафиксирован­ными твердо в моей нервной системе или сознании. Я начинал вспоминать, но воспо­минание приходило и уходило. Неожиданно оказывалось, что я знаю — и тут же перестаю знать, как страдающий афазией знает и тут же не знает слова.

Мне спонтанно вспомнился термин «идеомоторный». Вспышки, которые случались до сих пор, были просто моторными, фрагментарными спазмами и подергиваниями раздражимой нервно-мышечной ткани, без соответствия какому-либо внутреннему импульсу, идее или намерению. Они не имели ко мне никакого отношения — в то время как новые импульсы, напротив, непроизвольные, спон­танные, незваные, несомненно, по сути фундаментально меня касались: они были не просто «мускульными прыжками», они касались меня, моего разума не меньше, чем тела. Они соединяли мои разум и тело, они иллюстри­ровали их основополагающее единство — единство, которое было утеряно со времени моего увечья.

Мне вспомнились слова хирурга: «Вы разъединились. Мы вас соберем. Вот и все». То, о чем он говорил в чисто локальном анатоми­ческом смысле, имело, как я теперь понял, гораздо более широкое (пусть и ненамеренное) значение, то значение, в котором Э.М. Форстер говорит: «Только соберем». Разъединены были не только нервы и мускулы, но, как следствие этого, естественное внутреннее единство тела и разума. Воля была расшатана точно так же, как нервы и мышцы. Дух пострадал точно так же, как тело. Оба были расколоты и отделены друг от друга. И поскольку тело и душа не могут существовать отдельно, они оказываются бесчувственными, когда разъединены. Значит, при тех идеомоторных вспышках возникает мгновенное воссоединение, даже если оно длится не дольше доли секунды, — кон­вульсивное воссоединение тела и души.

Но моя способность управлять ногой была ограничена единственным довольно стерео­типным движением бедра — а что это за воля, если в ее реперту­аре одно движение? К тому же движение всегда сопровождалось импульсом, побуждением странно навязчивого и неуместного сорта. Во время чтения, посередине фразы, когда мой ум был поглощен совершенно другим, неожиданно возникал этот не допускающий возражений специфический импульс. Я его приветствовал, наслаждался и играл с ним — и наконец освоил. Однако волевое усилие и действие носили весьма странный характер, и их результат оказывался своеобразным гибридом — наполовину конвульсией, наполовину поступком.