Нога как точка опоры

Я взял письмо, дрожа от возбуждения. Прошло семь недель с тех пор, как я написал Лурии, чувствуя, что он и только он поймет меня. Я начал испытывать страх, когда недели проходили, а ответа не было; раньше Лурия всегда тут же отвечал на мои письма (однако в задержке не оказалось ничего страшного – он просто был на даче). Что он мне скажет? Несомненно, он поделится со мной своими чувствами. Он был не способен на лицемерие, как и на черствость. Может быть, он деликатно намекнет, что я впал в истерику? Я вскрыл письмо, пугаясь собственных мыслей.

Да, да, слава Богу – он поверил мне! Он верил в то, что я ему сообщал, и находил это «чрезвычайно важным»! Он счел мои наблюдения удивительными, но вполне связными – обладающими той «связностью», которой следовало ожидать, учитывая функциональное единство организма. Он находил, что я «открыл новое поле исследований», и считал важным, чтобы я рассказал свою историю.

Ах, что за письмо! Самое замечательное, полное участия, самое доброе письмо в мире! Оно содержало понимание и полную поддержку! Письмо, которое удовлетворяло мои самые сокровенные желания, но именно потому, что они основывались на реальности: на науке, философии, любви к истине, – эти желания и реальность слились воедино.

Пьяный от счастья, я пошел прогуляться по Хэмпстед-Хит. В детстве это было любимое место моих фантазий и игр. В юности я влюбился в него снова. Здесь я мог целыми днями гулять и разговаривать с друзьями. Еще более важным было то, что со временем Хэмпстед-Хит стал местом долгих медитаций, когда детские фантазии сменились научными размышлениями и теориями молодого человека.

Я поднялся на Парламентский холм, самое высокое место, откуда открывался чудесный вид во всех направлениях. Я размышлял о том, что случилось за последние девять недель – об удивительном приключении, теперь завершившемся. Я увидел новые высоты и глубины, проник в них, изучил дальние границы ощущений. Теперь я в определенном смысле вернулся на землю, вернулся к более нормальной, обычной жизни, без чрезвычайных обстоятельств и прозрений последних недель. Я был счастлив, но что-то потерял. Мои приключения закончились. Однако я знал, что со мной случилось что-то очень важное, что оставит свой след и решительно изменит меня. В эти недели уместилась целая жизнь, целая вселенная: концентрация опыта, не достигаемая и не желаемая большинством людей, раз уж она произошла, изменила меня и направила в новую сторону.

«Сожалею, что это с вами случилось, – писал Лурия, – однако если такое происходит, нужно только понять и использовать случившееся. Может быть, вам было суждено испытать все, что вы испытали, и теперь определенно ваш долг понять и изучить это. Вы в самом деле открываете новую область».

VII. Понимание

Истинная суть вещей в конце концов – в их жизненной полноте, и когда-нибудь, с предоставляющей лучший обзор точки зрения, чем это было возможно для кого-либо из предыдущего поколения, наши потомки, обогащенные добычей наших аналитических исследований, придут к более высокому и простому взгляду на природу.

Уильям Джемс

Мыслитель и исследователь во мне отдыхали на протяжении счастливых недель выздоровления. Я с каждым днем поправлялся, я был активен, я радовался миру – ситуация больше не была экстремальной.

Однако понимание того, что передо мной стоит проблема – много проблем, – было просто отложено; оно пробудилось, когда я получил письмо Лурии. Если хирург сказал мне: «Сакс, вы уникальны. Я никогда раньше не слышал от пациента ничего подобного», то Лурия писал: «Ваше письмо соединяет воедино то, что я выслушивал в виде фрагментов на протяжении последних пятидесяти лет». Почему такие ощущения столь редко описываются и что лежит в их основе? «Тело представляет собой единство действий, и если часть тела отстранена от действия, она делается «чуждой» и не ощущается как часть тела». Это хорошо описано, писал Лурия, в отношении церебральных поражений, особенно когда они происходят в правом полушарии мозга, в сенсорной (париетальной) доле. Он приводил в пример синдром Поцля, когда в результате инсульта или опухоли левая половина тела или часть ее игнорируется, ощущается как чужая и нереальная. Именно такой была и моя первая мысль – что я, должно быть, перенес инсульт во время наркоза. Однако подобные синдромы едва ли были описаны как последствие периферического поражения.