Ноги в поле, голова на воле

— По правде говоря, я не вполне уверена насчет овечьего ума, но вот скажи-ка ты нам лучше, что такое носит на себе овца, что так ценят люди?

Что такое носит на себе овца? Я представляю себе поросшие лесом горы, берега речушек, устланные травой, холмы, покрытые папоротником, и на фоне всей этой буйной зелени мне является белое гладкое овечье стадо, и я с уверенностью отвечаю:

— Овца, госпожа учительница, ничего на себе не носит!

— Как же это ничего? — удивленно поднимает брови учительница. — Безусловно, носит, но скажи нам что? Ведь ты каждый день видишь на пастбище овец? Помоги нам, Илья, ты тоже, насколько я знаю, с Бранко овец пасешь?

— Я за Бранко отвечать не буду, что овца носит свою овечью шубу! — не задумываясь, выпалил Икан под общий смех класса. Но учительница велела ему тотчас же прекратить насмешки.

Зато на переменке мне еще и от Славко Араба досталось. Он не мог простить упоминания про жеребца, в конце концов скинувшего его на луг, и запустил в меня здоровой картофелиной.

— До чего ж умна овца! Не бодается овца, не брыкается овца, поносить бы ты дала Бранко шубу из руна! — прокричал этот злопамятный мальчишка, скрываясь за зеленой оградой.

18

Внизу под нашим домом протянулась узкая долина, по ней протекает речка Япра. А за Япрой под высокими откосами Лисины виден большой старый дом семейства Рашет, окруженный множеством хозяйственных построек: амбарами, клетями, ригами, сараями и хлевами. А рядом на крутом открытом склоне примостился еще один домишко, стоящий на толстых подпорках. Эти подпорки с раннего детства поражали меня, и я спрашивал деда:

— Чей это дом такой, который на ногах стоит?

— Ха-ха-ха! На ногах! — смеялся дед. — Это Сретена изба, певчего из церковного хора.

Дом с ногами, в котором живет певчий из церковного хора, часто ли увидишь такое чудо! Надо хорошенько за этим домом понаблюдать, не двинется ли он в один прекрасный день к Япре на своих ходулях? У этого домишки были и четырехугольные глаза — подслеповатые окошки, а темная крыша напоминала надвинутый на глаза платок бабки Еки.

— Дедушка, а может этот дом ходить?

— Как это ходить, глупыш? Разве ты видел когда-нибудь, чтобы дом по селу зашагал?

Я искренне опечалился. Как жаль, что этот дом не может ходить на своих толстых ходулях! Мне показалось, что и дедушка из-за этого расстроился, и, ероша мой чуб, стал меня утешать:

— Подожди, отправимся мы с тобой как-нибудь на тот берег Япры и вблизи рассмотрим этот дом на ногах. Вот соберусь Рашет навестить, возьму тебя с собой.

Рашеты — это наша родня. Дед частенько ходил к ним в гости, и действительно при первом же представившемся случае захватил и меня с собой.

— Мы к Рашетам идем! Мы к Рашетам идем! — запрыгал я от радости, в восторге от того, что там, под кручами Лисины, увижу что-то никогда не виданное.

Когда мы перешли на ту сторону Япры, нам открылась тенистая крутая улочка, ведущая в гору, а в конце ее показались постройки Рашетовой усадьбы, сильно увеличившиеся и изменившиеся по сравнению с тем, какими они выглядели от нашего дома. Я вцепился в дедов гунь и испуганно шепчу:

— А там собака есть?

— Не бойся, голубчик, она на привязи.

— А какой-нибудь старикан не накинется на нас с палкой?

— Да не бойся же ты, ведь я с тобой!

«Как это так не бояться, — думаю я про себя, — когда мне доподлинно известно, что у Рашет, кроме дядюшки Вука, который ходит с палашом, есть еще дед Гавро, который очень громко кричит на пастухов, и дед Вид с огромными кустистыми бровями, и хоть и говорят, что его не надо бояться, я его страшно боюсь и каждый раз прячусь от него в кусты, когда он идет по дороге. Еще я знаю, что у них есть прадед Дада, самый старый дед в селе. Но если так, почему бы там не быть и тому самому таинственному старцу с железным посохом, который мотается возле всякого чужого дома?» — спрашиваю я себя.

Бурная встреча на просторном дворе Рашетовской усадьбы рассеивает мой страх. Вот они, все наши родственники воочию: дядюшка Вук, дед Гавро и дед Вид. Приковылял к нам и самый старый из дедов, прадед Дада седой как лунь, и ласково потрепал меня по голове:

— Ах ты славная моя овечка!

— Ого! Это парень что надо, — похвалил меня мой дед, в ответ на что старец погладил меня еще раз и проговорил:

— Парень что надо! Ах ты ослик мой хорошенький!

— Ха-ха-ха! Ослик! — отозвалось с какого-то дерева. «Ихи-хи! Ослик!» — откликнулось эхо.

— Охо-хо! Осел! — донеслось из-за какого-то угла.

Отовсюду на меня высовывались и кривились рожицы бесчисленной детворы. Я жался к деду, боясь отделиться от него хоть на шаг.

— Эй, вы там, а ну-ка я сейчас задам работу ореховому пруту! — прогремел дед Гавро своим могучим басом, самым громким в селе.

Мальчишеские головы тотчас же скрылись из виду, и крики утихли.

«Ага! Значит, и вы прута боитесь! — злорадно подумал я про себя. — Только вас ореховым прутом обрабатывают, а нас хворостиной с ветлы. Хотя, по-моему, хворостина с ветлы еще похлеще орехового прута вжикает!»