Ноябрь, или Гуменщик (ЛП)

В церкви, под защитой распростершего руки Иисуса, он почувствовал себя чуть более уверенно и даже решился приглядеться к тому, кто лежал в гробу. Ишь ты, пока пастор читал молитвы, нечистый вроде как скривился слегка, а один раз обрядившийся в кожу кильтера бес даже вроде как почесал живот. Кроме Тимофея, никто ничего не заметил.

Двинулись на погост. Как водится, все обитатели кладбища явились поприветствовать нового собрата и, слегка отстав от похоронной процессии, кавалькадой двинулись вслед за ней. Каждый оседлал именно ту животину, что зарезали на его поминки. В основном покойники восседали на овцах и телятах, но было и несколько духов верхом на свиньях, а иные, совсем уж неимущие бобыли, отчаянно пытались оседлать петуха или курицу. Один петух скинул всадника и с криком полетел за ворота кладбища, обратно в царство живых. Несчастный покойник, навек оставшийся пешеходом, печально отряхнул свои одежды, проковылял к своей могиле и устало уселся на кресте.

Живые на мертвую кавалькаду не обращали никакого внимания, как-никак только что виделись в навью ночь, не дело это постоянно покойников разглядывать. Одна Лийна искала взглядом усопшую мать, но не могла найти ее в толпе. Поскольку она озиралась по сторонам, то наступила на пятки впереди идущего и чуть было не упала.

Кубьяс — это он шел впереди — подхватил Лийну.

— Спасибо, — сказала Лийна. — Прошу прощения, я по сторонам смотрела. Искала одну душу.

— Да ничего, — отозвался кубьяс. — Это самое... твоя мать... она вон под той ивой!

Лийна посмотрела в указанном направлении и действительно увидела мать, та сидела верхом на овце и махала дочке рукой, на лице загробное выражение — одновременно и печальное и ласковое. Лийна помахала в ответ.

— Как ты догадался, что я маму ищу? — спросила она.

Кубьяс смущенно пожал плечами.

— Да никак, — буркнул он. — Просто подумал. Я ведь тоже, если б моя мать была здесь похоронена...

— Ты с кем это разговариваешь? — одернул Лийну Рейн Коростель, который шел следом за ней. — Это же самый настоящий барский прихвостень, кубьяс к тому же! О чем тебе с таким отребьем беседовать? Насколько мне помнится, я свою дочку со всякими оглоедами лясы точить не учил!

Лийна вспыхнула, кубьяс побледнел и прибавил шагу. Больше они не разговаривали.

Когда закапывали могилу, Тимофей заметил, что песок странно шевелится, словно крышка гроба чуть приоткрылась и кто-то выскользнул из-под нее. Его снова обуял страх, и он опять напустил в штаны.

Когда могилу закопали, присутствующих пригласили на поминки. Тут уж никто не заставил повторять приглашение дважды. Дармовое угощение будоражило чувства, и многие еще в церкви шепотом обсуждали, чем собирается потчевать поминальщиков семейство кильтера.

— Я вчера как услыхал, что кильтер помер, так сразу кладовку на запор и стал ожидать поминок, — сообщил амбарщик.

Имби с Эрни явились на похороны с пустыми мешками, они рассчитывали наполнить их тем, что не удастся съесть. Оба сразу же устремились в сторону дома, чтобы первыми оказаться за столом.

— Голодная свора! — ворчала вдова кильтера, глядя на горящие глаза поминальщиков. Те, пока слушали заупокойную службу, а потом закапывали могилу, уже размечтались о колбасах. — Что за дурацкий обычай поить-кормить эту ораву, как будто мы невесть чем им обязаны. Я не всех и знаю, а каждому изволь подать и мяса, и пива!

Рейн Коростель никогда не бывал у господских слуг и еще ни разу не счел он возможным сесть за их стол, однако пустой желудок заставил его на сей раз забыть про свои убеждения.

— Пошли на поминки, — сказал он Лийне. — Нашу брошку они наверняка где-то закопали или в болоте утопили, навряд ли мне удастся ее вернуть. Гниды вшивые. Ну, так хотя бы наедимся ихней жратвы, чтоб им пусто было! Свиньи поросячьи! Пошли, пошли, хоть поедим. Нечего все это угощенье барским прихвостням оставлять, еда не виновата, что ее в таком поганом доме приготовили!

И весь народ в приподнятом настроении двинулся с кладбища на хутор кильтера, и поминки продолжались до тех пор, пока столы не опустели, а за окном не сгустилась ночная тьма.

8 ноября

— Погода меняется, к морозу, видать, — кряхтел в своей постели Карел Собачник, растирал ноющие члены и тянул одеяло к самому подбородку. Уже который день не было у него сил подняться, лихоманка одолевала его нещадно, заставляла трястись студнем.

Батрак Ян уже был на ногах: ни свет ни заря, когда на дворе еще стояла кромешная тьма, он отправился к гуменщику с сообщением, что Карел просит о помощи. Гуменщик славился как хороший врачеватель, у которого на всякую хворь найдется подходящая дубинка, и Карел надеялся, что и его хворь удастся приструнить.

Гуменщик обещал быть. Батрак Ян принес это известие и хотел было снова завалиться спать, но Карел заорал на него и велел приниматься за работу.

— Хозяин, будь человеком, а не гнидой какой! — взмолился Ян. — Я же заполночь воротился с поминок кильтера, до сих пор не протрезвел, и живот болит. Дозволь еще маленько полежать, хоть чуток глаза смежить!