Ноябрь, или Гуменщик (ЛП)

Ради этой брошки и согласилась Луйзе принести Лийне платье старухи баронессы. Вообще-то она никогда не делала таких глупостей — зачем ей, чтобы и другие девки наряжались так же, как она. Во всей округе не было другой такой фасонистой особы, как Луйзе, даже в барской усадьбе, ведь там жила одна-единственная душа женского полу — та самая баронесса, и весь ее гардероб, кроме нескольких ночных сорочек и одного старого чепца, находился в распоряжении Луйзе.

Лийна скатала платье и завернула его в рогожку.

— До чего красивое! — вздохнула она. — Только смотри, не проговорись никому, что это ты мне платье уступила. Не дай бог отец узнает. Он не потерпит в своем доме никаких барских вещей, ведь он просто на дух не переносит тех, кто в усадьбе служит!

— Да знаю я, что он у тебя с придурью, — сказала Луйзе. — На днях встретилась с ним возле церкви, так он даже не поздоровался, только скривился весь и нос задрал! До чего же зловредный мужик!

— Да не зловредный он, просто своенравный очень, и господ терпеть не

может, — возразила Лийна. — А те, кто на них работает, — кубьяс там кильтер[3]  — так они для него все равно что дикие звери. Готов на них тотчас собак спустить! Ну, втемяшилось ему такое, что поделаешь! Ты уж не держи на него зла.

— Он у тебя и впрямь с придурью, — покачала головой Луйзе, и они разошлись, обе довольные сделкой. Лийна раздумывала, что сказать отцу про новое платье. Старый Рейн Коростель действительно никогда не подворовывал в поместье и домочадцам своим наказал у баронов не таскать — ни ломтя хлеба, ни полена дров. Однако не возражал, если кто-нибудь решал наведаться в амбар или кладовую кого-нибудь из соседей.

— Они люди свои, не какие-то немецкие фон бароны! — объяснял он. — У них взять можно. А вот барского добра я не переношу. Мясо из барской кладовой мне просто в глотку не лезет!

Как-то раз Лийна попыталась втолковать отцу, что, раз соседские хутора добывают свое пропитание именно на мызе, а домовики Рейна поворовывают по соседним хуторам, то в конце концов барское добро попадает на стол и к Рейну. Только на это Рейн рассердился так, что выгнал дочь из дому и оставил без обеда. И больше Лийна о таких вещах заговаривать с отцом не решалась.

* * *

С наступлением сумерек стали вблизи домов собираться духи усопших родичей. Собаки поначалу подняли лай, затем лай перешел в визг пока, наконец, не смолк совсем. Псы учуяли запах праха и поняли, что это пришельцы с того света, что нет у них ни сочного мяса, ни хрустящих косточек, ради которых стоило бы подавать голос, один только тлен. Отвратительный тлен. И забившись по своим конурам, они продрожали там всю ночь.

Не у каждого духа была изба, где его ждали, или натопленная банька, где приготовлено сытное угощение и добрый березовый веник. Попадались и одинокие неприкаянные духи, от чьих когдатошних домов осталось одно пепелище, а родичи давно сгинули. Такие призраки теперь печально бродили среди чужих построек и жались где-нибудь скопом под застрехой вместе со всей родней, сбившись в клубок подобно змеям. Иные отправились искать приюта и компании по хлевам, и то тут, то там слышалось испуганное мычание коров, когда духи принимались доить их своими ледяными пальцами.

В куда лучшем положении были те, чьи дети и внуки были еще живы и ждали их нынче вечером в гости. В избу Рейна Коростеля набралось немало потустороннего люда, была среди них его блаженная супруга, его родители и не одно поколение давно ушедших и позабытых предков. Иного очень уж древнего духа и не знал больше никто, не помнил ни его имени, ни когда он жил, но раз уж явился, значит, наверняка и он принадлежит к числу предков Рейна Коростеля. И такому тоже находилось место за столом, и он мог после могильного покоя порадоваться земной жизни.

В основном предков интересовало, хорошо ли сохранилось накопленное ими добро и надежно ли оно припрятано. Старый Коростель, который когда-то откопал клад песьеголовых, захотел поглядеть на серебряные украшения.

— За то, что в землю закопано, за то я не беспокоюсь, — сказал он. — А кое-что, дурья башка, я же домой принес. Где все это?

Лийна, попечению которой было доверено это серебро, принесла украшения и разложила их перед предком. Старый Коростель тотчас увидел, что одной брошки нет.

— Где она? Где брошка? — заорал он.

— Господи, и вправду нет, — изобразила изумление Лийна. — Вот так напасть! То-то этот домовик здесь рыскал!

— Что за домовик? — стал допытываться Рейн Коростель, которого пропажа брошки тоже порядком встревожила. — Ты ничего мне не говорила! Это какой такой домовик к нам заявился и когда?

— Позавчерась, — соврала Лийна. — Я с колодца шла, с ведрами, и вдруг вижу, как из задней каморки домовик какой-то шасть огневым хвостом — и в лес. Хотела я ногой топнуть, чтоб задержать злодея, да ведра помешали, так он и утек.

— Ну, ясное дело, это он брошку спер! — осерчал Рейн Коростель. — Какой он из себя был?

— Желтый такой, хвост метлой и вместо головы ушат.