Ноябрь, или Гуменщик (ЛП)

Тут в избе Рейна Коростеля воцарилась тишина. Лийна огромными глазами уставилась на Энделя, а старик Рейн Коростель почувствовал, как у него сперло дыхание. Он спросил осторожно:

— Шутишь, зятек?

— Какого черта! Что я тебе какой-то шут гороховый? — разозлился Эндель. — Пошел в задницу! Раз говорю, что я новый кубьяс, так и есть. Так что нет у меня тут времени яйца чесать, давай усидим бутылку, мне в поместье надо ехать.

Он хотел было вновь наполнить стаканы, но Рейн оказался расторопнее. Он схватил бутылку и заявил:

— С барскими прихвостнями не пью. Выметайся!

— Чего?! — вскричал Эндель. — Моча, что ли, в голову ударила? Пошел в задницу, Рейн, нечего тебе тут задаваться! Я тебе сейчас по яйцам врежу!

— Убирайся! — заорал Рейн. — Вон из моего дома! Катись в поместье и лижи там барскую задницу, а в моем честном эстонском хозяйстве делать тебе нечего!

— И запросто уйду, очень мне надо в этой дерьмовой дыре сидеть! — закричал в ответ Эндель. — Лийна, идем! Давай!

— Утри свою слюнявую харю! Не видать тебе Лийны! — возвестил Рейн. — Моя дочка не для баронских дворняг! Эх, Эндель, да ты еще похлеще остальных! Сперва прикидываешься настоящим эстонским мужиком, а стоило барону только свистнуть, тотчас побежал, хвост поджав! Дерьмо! Вон отсюдова!

— Ах ты, гнида! — взвился Эндель. — Ты что, думаешь, я дам себе на голову сесть? Да я тебе уши обрежу, старый говнюк!

Тут Эндель вытащил из-за пазухи нож и стал устрашающе приближаться к Рейну.

— Отец! Он убьет тебя! — закричала Лийна.

Рейн Коростель, весь красный от ярости, плюнул в Энделя и гаркнул:

— Думаешь, я боюсь твоего сраного ножика? Погоди у меня, сукин ты сын!

Рейн бросился к комоду, выдернул ящик, разбил доску, скрывавшую потайной ящичек, выхватил из тайничка маленький клетчатый мешочек, драгоценное наследие предков, и завопил:

— Торбочка, откройся!

Вот тут-то начались чудеса. Из клетчатой торбочки повыскакивала дюжина крохотных черных человечков, все с дубинками в руках. Все эти человечки комариной тучей набросились на Энделя и принялись охаживать его так и эдак, только седые бороды их развевались. Они колошматили Энделя до тех пор, пока тот не упал в лужу крови, но все продолжали бегать по его спине и знай себе колотить. В конце концов Эндель Яблочко свернулся наподобие ежа в клубок и простонал:

— Да хватит уж! Пощадите! Пощадите!

Тогда Рейн Коростель сделал своим подручным знак, те быстро залезли обратно в торбочку, он завязал ее, и через минуту в избе ничто не напоминало о побоище, кроме стонавшего на полу Энделя, из головы и носа которого ручьями текла кровь. Рейн пнул лежавшего и сказал:

— А теперь убирайся отсюда, да подальше! Убирайся в поместье и там зализывай свои раны, чтоб духу твоего здесь больше не было!

Эндель Яблочко пробормотал себе что-то под нос, кое-как дополз до двери и выбрался на улицу.

Рейн Коростель спрятал драгоценную торбочку в комод и вытер со лба пот. Потом потрепал по плечу Лийну.

— Ну вот, расстроилась свадьба, — сказал он. — Твоя правда, мужик он — свинья свиньей. Не беспокойся, найдем тебе другого жениха!

— Значит... Я не выхожу за Энделя? — спросила Лийна, потрясенная случившимся, все еще не в силах поверить в неожиданный поворот событий.

— Только через мой труп! — заявил Рейн Коростель. — Никаких дел с баронским отребьем!

Лийна мысленно повторила про себя слова Рейна, потом бросилась отцу на грудь и разрыдалась. Рейн Коростель гладил ее по голове, приговаривая:

— Да-да, не беспокойся! Отец защитит тебя от всех кубьясов и прочих обормотов!

Лийна разрыдалась пуще прежнего.

* * *

Гуменщик отправился в лес. Он сидел на полянке, жег костер и ждал, спокойно посасывая трубку и слушая, как всякие лешие и прочая нечисть шебуршат в лесу. Это все было не то. Он поджидал иного гостя.

Недолгий ноябрьский день был на исходе, уже опустилась ночная темень, и ни луна, ни одна звездочка не освещала землю. Только костер гуменщика горел ярким огнем и был виден издалека. Гуменщик задремал, но тотчас проснулся, едва слух его уловил приближающиеся шаги. Он знал, что тот, кого он ждет, на месте.

Старый Нечистый вышел из лесу и приблизился к огню, под мышкой у него была удочка, а на шее — веревка с нанизанной на нее замерзшей рыбой.

— И кто это тут так славно дрова жжет? — заговорил он уже издали. — Может, и мне будет дозволено своих рыбешек пристроить над костром, чтобы немножко подпечь их? А вдруг он позволит еще кое-что поджарить, его самого, к примеру? А?

Старый Нечистый засмеялся, но гуменщик и внимания не обратил на ужасные слова, знай посасывал себе трубку и ждал.

Черт приблизился к огню, вгляделся в сидящего у костра и узнал его.

— Ты, гуменщик? — удивился он и, немного поколебавшись, опустился на землю.

— Я! Он самый! — отозвался Сандер-гуменщик. — Здорово, Старый Нечистый!

— Здравствуй, — отозвался Черт. — Давненько я тебя не видал. Что это тебя в лес привело?

— Тебя захотелось повидать, — ответил гуменщик. — Знаю, что бродишь тут по ночам.

— Чего тебе от меня надо? — спросил Черт вроде бы как зло.