Ноябрьский дождь

   Захватчик, занятый одним противником, а следом и неожиданно выскочившим вторым, совершенно забыл об отброшенной в сторону заложнице. Инори же, наткнувшись на выступ, замерла, наблюдая за противостоянием. Ей схватка виделась далеко не так детально. Кимико только рассмотрела, как подсвечиваемый откуда-то белым светом Учики набросился на захватчика, повозился и упал. Следом появилась Эрика и сломала автомат, потом получила удар ножом и попятилась. А теперь и вовсе оба ее спасителя лежали в грязи. Выходило, что надежды нет. Не шелохнувшаяся ни разу с тех пор, как была позабыта террористом, Инори смотрела на скрючившегося в сточной воде Отоко. И, словно почуяв этот взгляд, он повернул голову к ней.

   Распрямившийся Ясфир не увидел, как встретились взгляды юноши и девушки. Зато почувствовал вполне. Вгрызаясь миллионом острых зубов, ударила тело трикстера снежно-белая стена света, возникшая в один миг перед самым носом и придвинувшаяся ближе. Чувствуя, как закипает кровь и скручиваются в узел кишки, террорист неловко попятился, споткнувшись о приподнимавшуюся на четвереньки Эрику. Нож едва не выпал из судорожно сжавшейся руки, мужчина болезненно согнулся, терзаемый красно-черным чудовищем боли.

   Удар грубой, необработанной энергией Наследников был несильным, но жег все тело трикстера подобно жару Озера огненного. Заслезившиеся глаза увидели, как за тонкой белоснежной пеленой стоит недавняя безвольная заложница. Инори замерла, прямая и тонкая как тростинка, глядя в никуда побелевшими глазами.

   - Beata stultica, - зазвучал голос, слышимый лишь Учики. Юношу окутало дивное белое покрывало. Мягкое. Невесомое, мягкое. Все полученные раны мгновенно умолкли, перестав терзать побежденного. Остался только он, этот голос. - Функционирование осуществляется совершенно неправильно.

   Учики вспомнил, когда ощущал нечто подобное. В Токио. Инори неведомым образом оказалась в зоне отчуждения. В воздухе. Тогда-то он впервые ощутил, как исчезает, растворяется в белоснежной пустоте. Тогда-то и поселился внутри тот, кто говорил внутри головы. Тогда-то и наступило первое единение. На ночной улице, увидев трикстера Фрэнки, скрывавшееся в нем естество возопило в одиночестве. Над крышами домов оно обрело недостающую половину себя.

   Чувство было сродни тому, что он испытал, погибнув от пуль в зрительном зале. Учики перестал ощущать собственное присутствие в мире. Лишь та часть его, что принадлежала таинственному незнакомцу, пробудившему от смертного сна, слышала голос.

   "Исполнение замысла должно проходить с полной самоотдачей".

    "Ты сам согласился лишиться крыльев".

   "Преобразование требует самопознания".

   "Распятие номер семнадцать".

   "Слияние".

   "Осенний ветер".

   "Многоканальное подключение нестабильно".

   "Летим со мной".

   "Зачем ты остался?"

   "Кто ты?"

   "Исполнение замысла".

   "Защитить".

   "Зачем ты?"

   Слова и фразы звучали единым лавинообразным потоком. Они накладывались друг на друга, звенели страшным какофоническим оркестром у юноши в голове. Тот, другой, что был им самим, понимал, о чем речь. Учики же не понимал ни единого слова.

   "Форматирование пласта".

   "Устранение нечестивых".

   "Исполнение замысла".

   "Осуществление процедуры".

   Он куда-то летел. Куда-то, откуда доносился такой знакомый, такой чужой голос. Он вспомнил горечь. Горечь потерявшего крылья. Вспомнил радость. Радость обретшего цель. Ни лиц, ни имен, ни образов - ничего. Только чувства.

   Но вдруг по белому полотну окружающего ничто прошлась полоска помех. Вместо абстрактной пустоты голоса перед глазами возникло лицо. Человеческое лицо. Мать глядела грустно и ласково. Она говорила что-то, но с шевелившихся губ не срывалось ни звука. Вот уже вместо мамы перед Учики стояла Инори. Она протягивала руки, словно прося прийти, оказаться рядом. Сделать что-то.

   - Никогда, - говорила Кимико, стоя в грязной сточной жиже и смотря в пустоту глазами без зрачков. - Никто и никогда не должен испытывать горя. Никто, нигде и никогда не должен плакать.

   Судорожно дергавшийся Ясфир, едва не выплескивавший наружу содержимое собственного желудка, на полусогнутых ногах пятился к стенке туннеля. Вскоре он уже терся своей черной формой о склизкий камень.

   - Счастье для всех, - произнесла Инори. - Счастье для каждого. Горе должно устареть.

   Девушка шагнула вперед. Ощущая палящий жар, исходящий от белоснежного сияния, Ясфир закусил губу. В глазах мутилось, ноги подгибались. Он был в секунде от падения в грязь.