Нокаут

…И вот он свалился, муж! Как снег на голову! Красивый, широкоплечий, синеглазый и абсолютно здоровый, остроумный и преуспевающий писатель-маринист. Сергей Владимирович будто всю жизнь только тем и занимался, что искал ее, Юнону, так быстро он сделал ей предложение. Это произошло в день открытия фестиваля. Они гуляли в карнавальных масках по суматошным иллюминированным улицам. Юноне казалось, будто ей восемнадцать лет и жизнь ее только начинается, а рядом идет ее верный школьный вздыхатель Семен Крачковскин — бледный, худой и страшно талантливый математик. Сейчас Семен — доктор наук. И вообще все школьные одноклассники стали кем-то: Рано Узакова — врач, Юля Загоруйко — учительница, хулиган Васька Баландин, которому все прочили уголовную карьеру, стал отличным прокурором… Одна Юнона — никто, так, вакантная жена.

«Нет, вовсе не восемнадцать лет мне», — с горечью подумала Юнона. И еще подумала о том: «Как хорошо, что я сейчас в маске. Лишь бы не потекла тушь на ресницах».

Тушь не потекла.

Они зашли в летний ресторанчик и там в шуме и хлопанье пробок Сергей Владимирович неожиданно сказал, прожевывая стойкий бифштекс:

— Юнона Федоровна, меня осенило! Писателю-маринисту уже тридцать три. Возраст Иисуса Христа. Пора и мне нести крест на свою Голгофу. Отчего бы вам не выйти за меня замуж?

Домой Юнона возвратилась помолодевшая, с румянцем на щеках. Федор Иванович трудился, как Цезарь. Правым плечом он прижимал к уху телефонную трубку и распекал какого-то нерадивого хозяйственника, не сумевшего обеспечить рабочее общежитие новыми кроватями с панцирной сеткой; полотенцем, перекинутым через плечо, директор вытирал тарелки и одновременно косил глазами на газету.

На диване полулежала директорша с перевязанной шелковым шнурочком головой, что, однако, не мешало ей шлифовать пилкой ногти.

Юнона села к матери на диван, подождала, пока отец покончит с нерадивым хозяйственником, и объявила торжественно:

— Я выхожу замуж.

— Опять? — возмутился Федор Иванович.

Но мать и дочь превосходящими силами быстро подавили отцовский бунт.

— Кто он? — волнуясь, спросила мамаша и прослезилась, узнав, что ее грядущий зять молодой, красивый, сильный и умный писатель-маринист Сергей Владимирович Винокуров.

— Что-то не читал я такого! — резонировал Федор Иванович. — А впрочем, мудреного ничего нет. В Москве писателей столько!.. Дивизию укомплектовать можно. Лишь бы человеком хорошим был, — в душе отца шевельнулась надежда…

* * *

Винокуров сидел за свадебным столом и по-жениховски глупо улыбался. Брюнет закончил, наконец, свой бесконечный тост, сказал полупохабную остроту молодоженам и тяжело шлепнулся на стул, плеснув себе на пиджак вином.

Свадебное пиршество умирало на глазах. Гости как-то сникли. Лишь неутомимый Джо отплясывал под радиолу нечто замысловатое, волоча за собой одуревшую от вина и танцев партнершу. Ее кавалер, ревнивый дядя, смотрел на танцующих бессмысленными глазами, изредко тяжко вздыхая: «Брррво!» И оставалось непонятным: был ли это возглас поощрения, или дюжего дядю попросту тошнило.

Лев Яковлевич свято соблюдал наказ шефа, пил мало. Зато ел он за пятерых. Но к часу ночи и он все же опьянел, чему искренне удивился. Льву Яковлевичу захотелось говорить. Он поднялся с бокалом в руке, обвел блестящими глазками разгромленный стол и поверженных воителей.

— Слушайте тост! — воскликнул Сопако, стараясь перекричать радиолу. — Это я вам говорю.

Он говорил долго, нудно, непрерывно поясняя, что тост произносит именно он, Сопако. Никто его не слушал. На душе «Викинга» было тоскливо. Он смотрел на осовевших гостей и почему-то вспоминал фестивальный вечер. Люди тоже веселились, и еще сейчас за окном слышны веселые песни. Они разгуливали в масках, жгли бенгальский огонь, пели, танцевали, с хохотом и шутками требовали песен и танцев от прохожих. Там, на улицах, в парках и скверах веяло чем-то таким… свежим, веяло моральным здоровьем. Пахло цветами, ночной прохладой.

А здесь? Здесь разит перегаром и яичной отрыжкой! «Десятки, сотни тысяч недоступных для меня людей, — кольнула «Викинга» злая, как хорек, мысль. — И дюжина уродцев! Пусть две дюжины! Пусть, наконец, сотня! С ними можно и нужно работать… Но те… что на улице, в парках?.. Как одолеть их?!»

Винокуров налил себе большой бокал водки и залпом выпил. На душе полегчало.

— Итак, — заявил Лев Яковлевич, — выпьем за любовь! Это говорю…

Сопако поперхнулся. Лицо его отобразило смятение и ужас, будто бы он увидел привидение.

— Вв-а-ва-а!..— залепетал казначей и, озираясь, направился заплетающейся походкой к спальне.

«Викинг» недоуменно посмотрел в сторону столь испугавшей Сопако двери и тоже изменился в лице. В столовую входил в сопровождении домработницы Агафьи Алексеевны молодой человек в толстых роговых очках.

— Как же вы, Агафья Алексеевна, — послышался знакомый ломающийся голос. — Как же вы утверждаете, что бог есть, если он не существует?!

— А вот так Веньямин Леонидыч, — отвечала старушка. — Утверждаю — и все тут. Вы уж лучше за стол садитесь.

Вениамин Леонидович махнул рукой и двинулся к молодоженам.