Нокаут на шестой минуте

— Ты поедешь в моей, — сказал Максвелл Джо-Бобу. — А я сяду к Филу. Встретимся у Кроуфорда.

Медоуз и Джо-Боб растерянно переглянулись — их удивляло желание Максвелла охотиться, пить со мной, а теперь и возвращаться в Даллас в моей машине. А мне стало веселей.

Близился вечер. Блеснув напоследок, сделав глубокий вдох, солнце скрылось в глубине техасской равнины. Потеплело. Я очень любил техасские сумерки, задумчивые, спокойные, полные какой-то скрытой силы, а не истерии, как в Нью-Йорке. Я отпер свой «бьюик-ривьеру», новенький, золотисто-бежевый, с кондиционером, стереофоническими динамиками, магнитофонами, радио и прочими делами. Мне было неловко ездить в такой машине. Я хотел купить подержанный «оппель», но Максвелл отправил меня к владельцу автомагазина, торгующего «бьюиками», — спонсору его телепрограммы, и тот заморочил мне голову, я выложил все деньги, которые у меня были, и потом еще даже за что-то благодарил.

— Ну-ка, бэби-и, — Максвелл перешел на негритянский диалект, как всегда, когда говорил о наркотиках. — Где там то, что ты называешь тра-авкой. — Он растягивал слова.

— Сэт, говори просто — травка.

— Не могу, бэ-би-и. Настроение не то. Ну, где твой сногсшибательный сорняк?

— В бардачке.

Я наклонился, выбрал среди разбросанных под ногами кассет «Вместе после пяти» Дугласа, всунул ее в плэйер, передвинул руль в более удобное положение и выехал со стоянки. Дуг Сэм пел о несчастной любви в Далласе.

Ее отцу не нравились
Ни его длинные волосы,
Ни его отношение к жизни…

Максвелл закурил, глубоко затянулся с протяжным шипящим звуком.

— Значит… это вот и есть то, что ты называешь сногсшибательным сорняком, бэ-би-и? — Максвелл достал сигарету изо рта и внимательно осмотрел ее. — Это, конечно, не Катти Сарк с тоником. Но сойдет. — Он протянул сигарету мне, и я сделал несколько коротких затяжек — по привычке, приобретенной в самолетах, общественных туалетах, на вечеринках, где не приходят в восторг от наркотиков. Из-за шумихи, поднятой телевидением и газетами, все опасней становится курить даже такую травку, как марихуана.

Три года назад, возвращаясь после матча в Вашингтоне, мы с Максвеллом то и дело бегали в туалет курить. Почувствовав запах, стюардесса решила, что на кухне загорелась проводка, началась паника… Обошлось, но курить марихуану в самолете клуба мы зареклись. Держались, правда, недолго — до следующей игры на чужом поле.

Впереди показались огни — там взималась плата за проезд по шоссе. Я сбавил скорость и опустил боковое стекло. Плотный мужчина лет сорока пяти, в серой форменной рубашке, стоял у дверей будки. В одной руке у него была квитанция, в другой — бутерброд с арахисовым маслом. Табличка с надписью «Билли Уэйн Робинсон» приколота к его нагрудному карману.

— Хелло, Билли Уэйн! — подмигнул ему Максвелл, в то время как я вытягивал из пальцев квитанцию. — Как здоровье? Семья как?

Узнав знаменитую улыбку, служащий остолбенел, а потом, словно сумасшедший, замахал руками, замотал головой, выплюнул половину бутерброда на багажник, пытаясь что-то сказать, ответить знаменитому Максвеллу.

— Ты его знаешь?

— Не-ет, просто люблю общаться с народом. Надо было предложить ему курнуть марихуанки.

Я нажал на акселератор, и крошечный островок под крышей, заполненный обнаженными чувствами и стереофоническими звуками, со скоростью девяносто миль в час помчался навстречу будущему по трассе Форт-Уэрт — Даллас. По обеим сторонам лежащего на покатых холмах шоссе тянулись фабрики, склады, дома.

Вьется дымок
В небе над Далласом.
Я мчусь к тебе,
Моя Эллис…

— Держи, — кашляя, Максвелл протянул мне сигарету. Глаза его слезились, лицо побагровело и жилы на шее вздулись. Я взял сигарету.

— Б. А. вызывает меня завтра в десять, — сказал я.

— Скорей всего скажет, что ставит тебя на воскресную игру в основной состав.

— Сомневаюсь. Если бы так, то он вызвал бы Гилла и сказал, что его в стартовом составе не будет.

— Ты вчера классно занес мяч в зону. Это решило исход матча.

— Да, но это был единственный пас, который мне удалось поймать.

— Ты и вышел лишь в четвертом периоде. А я бросил тебе только один мяч.

— Кстати, — я повернулся к Максвеллу, — почему ты не бросаешь мне чаще?

— Потому что ты мало играешь, кретин.

— А! Но теперь, после моего фантастического прохода, ты уж, конечно, пригласишь меня участвовать в твоем телешоу. Дашь мне шанс пролезть в лучшие дома Далласа и Форт-Уэрта. Ведь это тебе ничего не стоит.

— Напрасно ты так думаешь, — ответил Максвелл. — К тому же я уже пригласил на эту неделю Джо-Боба.

— Ну а если я дам интервью? Расскажу, например, о том, как мне удалось справиться со стригучим лишаем, который был у меня в детстве, и с результатами воспитания на Среднем Западе. Может быть, оператору удастся снять крупным планом мои руки, палец, ковыряющий в носу.

— Это семейная программа, — сказал Максвелл.

— А почему бы не сделать футбольное шоу для закоренелых извращенцев?