Нокаут по наследству

— Все правильно, — обрадовалась Лариса. — А еще брусника. Чувствуете?

— Я подумала, что это клюква, — сказала Инесса. — Надо же…

За столом возникла пауза. Лариса задумчиво водила пальцем по ободку бокала.

— Значит, в Румынии вы стали заниматься экспортом? — напомнила я.

— Не сразу, — очнулась Лариса. — До всех этих «винных» дел мы с сыном жили у той самой подруги, которая основала свое туристическое бюро. И опять же, для наших соотечественников. Турбюро пользовалось популярностью. Я подучилась и тоже стала организовывать экскурсии. А вино… это уже потом все, когда я твердо встала на ноги.

Вадим… С ним было очень трудно. Когда мы переехали в Румынию, ему только что исполнилось восемнадцать. О дальнейшей учебе и речи быть не могло — он чувствовал себя, как он выражался, «тупым» среди местных. С языком дела шли неважно. Мне он помогать отказывался. Подрабатывал на стройках, там особо не поговоришь. Таскал кирпичи, красил стены. Но стройки заканчивались, и он снова оставался без работы.

Сын долгое время сидел на моей шее. Никогда не думала, что буду говорить такие вещи о собственном ребенке, но вот… что есть, то есть.

— Мне жаль, — тихо сказала Инесса. — Мне очень жаль.

— Спасибо, деточка.

Лариса через силу улыбнулась. Мне же хотелось прервать эту любовную сцену, потому что Лариса добралась до важного момента в своем рассказе.

— Но, в конце концов, он же стал чем-то заниматься? — спросила я.

— В конце концов он просто сидел дома за компьютером, — ответила Лариса. — И я не знаю, чем он там промышлял. Он не работал. Мы жили на мои деньги. И, надо сказать, нам хватало. К тому моменту я уже завязала с экскурсиями и занялась вином. Дела шли неплохо. Сыну на тот момент был двадцать один год. И вот тогда-то и начались перемены.

— В чем это выражалось?

— Вадим ударился в спорт. Стал посещать секцию бокса. У него всегда было обычное телосложение, а после того, как он начал тренироваться, превратился в какого-то накачанного бультерьера. Побрился налысо. Сделал несколько татуировок. По ночам из его комнаты слышались глухие звуки ударов — колошматил боксерскую грушу. Я даже подумала, что это, наверное, хорошо, ведь сын впервые с момента нашего переезда чем-то увлекся. Но я сильно ошибалась.

Он стал уходить из дома вечером, а возвращаться только утром. Иногда возвращался сильно избитым, в крови. Синяки, гематомы, большей частью на лице. Я догадывалась, чем он занимался. Это были бои без правил, в которых он участвовал. Дело криминальное, опасное. Но я ничего никому не рассказала. Надеялась, что пронесет. А однажды он положил передо мной пачку денег. «На, мать, — сказал. — Честно заработанные. Тут и кровь моя, и пот мой, и все, что у меня есть». Я поняла — он победил, он выиграл. А тот, кто с ним дрался, значит, сильно пострадал.

Однажды на рассвете сына под руки привели какие-то люди. Сказали, что он девушку защищал на улице, но я-то прекрасно понимала, что никакой девушки не было и в помине. В тот раз все было очень серьезно. Его лицо превратилось в кровавую маску. Он практически ослеп. Он ничего не видел. Два дня лежал в своей комнате и ревел от боли. Какой там врач? Он меня-то готов был убить от бессилия. А потом зрение вернулось. И он снова ушел.

В последний раз я видела его шесть лет назад, летом. К тому времени он уже не возвращался избитым, но деньги все равно откуда-то приносил. Мы мало разговаривали. В основном он просил постирать ему что-нибудь или приготовить поесть, и я стирала и готовила. В тот день я ушла из дома рано утром, было очень много дел. Вадим несколько раз звонил мне на мобильный, но я не снимала трубку. А когда смогла ему перезвонить, то мне никто не ответил. Дома нашла записку, в которой он просил не искать его. Вот и все.

Лариса снова достала из пачки сигарету. Миша поднес ей зажигалку.

— Он не вернулся ни в этот день, ни в следующий, — сказала она. — Я пыталась узнать, где он и что с ним, но я ведь даже не знала, с кем он общался, где бывал. И я прекратила поиски. Боялась. Боялась того, что найду что-то ужасное. Но следила за новостями, читала хронику. Казалось, что услышу про страшное преступление и сразу пойму: это его рук дело! Вот в этом он замешан! Но спросить про него было не у кого. Как я сказала, с его друзьями я была незнакома, да и были ли они у него? Вот такая я мать-кукушка… Не убеждайте меня в обратном, пожалуйста.

Но кое-кто ее не услышал.

— Он был взрослым человеком, — заметил Миша. — Не вините себя. Хотя любой бы на вашем месте чувствовал себя так же.

Лариса достала из сумки салфетку и поднесла к глазам. Потом горько улыбнулась.

— Знаете, он появился. Позвонил через шесть лет. Я плакала тогда, ой… А он сказал, что у него все в порядке. Объяснил, почему должен был исчезнуть.

— И почему же? — спросила Инесса.

— Он не нашел своего места в Румынии. Вот так он объяснил. И поэтому отправился в Германию.

— Почему именно в Германию? — удивилась Инесса.