Ноктюрн пустоты

И тут я чуть не расхохотался, взглянув на приятелей. Боби сидел, как изваяние правосудия, сложив руки на широченной груди: казалось, он прикидывает, сколько лет лишения свободы дать этому нахалу англичанину. Адамс замер за спинкой кресла Третти, кивая в музыкальных паузах головой. Он, вероятно, подсчитывал будущий гонорар.

Голдрин очень внимательно, не реагируя ни на что, смотрел на сцену.

Теперь-то я вспомнил, что это "Ноктюрн пустоты" Гарсиа Лорки. Стихи, которые с таким настроением исполняла Третти, были посвящены страданиям поэта в Нью-Йорке. "Я в этом городе раздавлен небесами…" Поэт не принял Нью-Йорк! Черт бы взял весь этот Нью-Йорк!.. О чем я и собирался сообщить шефу Чикаго Боби.

Но, посмотрев на него, поостерегся.

Я не знал тогда, что единственный сын Боби много лет назад по неизвестной причине, как говорят из-за любви, - рванул в себя заряд охотничьего ружья именно в Нью-Йорке.

Третти заканчивала песню:

Чтобы знал я, что нет возврата, недотрога моя и утрата, не дари мне на память пустыни - все и так пустотою разъято!

Горе мне, и тебе, и ветрам!

Ибо нет и не будет возврата*.

____________________

* Перевод А. Гелескула.

Третти ушла со сцены, стала медленно подниматься по лестнице. Треск аплодисментов сопровождал каждый ее шаг. Чувствовалось, что она устала.

– Извините, мистер Боби. - Адамс театрально раскланялся из-за кресла. - Я не знал, что вы - это вы. Спасибо, Джон!

– Уходи, парень, - взбрыкнул старина Боби. - Немедленно уходи вместе с ней, пока я не передумал!

Адамс от неожиданности развел руки в стороны, расставил пошире ноги, вся его плотная фигура двинулась на Боби.

– Я сразу вас не признал, чикагский Боби. - И это была сущая правда англичанина. - Я готов вызвать вас на дуэль. В фехтовальный зал королевского дворца!

– Даже в детстве не увлекался шпагой, - отреагировал немедленно Боби. - Как насчет пистолетов?

Адамс неожиданно расхохотался.

– Бросьте, старина. Я никогда не держал в руках молоток, не то что пистолет.

– Так я и знал, - поморщился Боби.

Рядом с Адамсом стояла Третти.

Старина Боби поднялся с юношеской проворностью, поцеловал руку "звезде", махнул официанту: "Проводи".

Адамс задержался.

– Сэр, простите, если что не так. - Он наклонил голову в сторону шефа полиции. - Я, право, не знал. Всегда к вашим услугам…

– А-а! - Старик грузно шлепнул по столу ладонью.

– Джон, в присутствии этих джентльменов могу сообщить, что Би-Би-Си откупила у твоей конторы права на репортаж и хочет предложить тебе миллион долларов.

– Благодарю, Адамс.

Я понял, что продюсер щедро отплатил мне за услугу.

– Три, - вяло произнес Боби.

– Что? - Адамс моргал рыжими ресницами.

– Три… - повторил шеф.

– Послушайте, Боби… - запротестовал я.

Но Адамс деловито вмешался:

– Три? Это мне нравится!

– Лучше три… Так и передайте. - Боби подал знак официанту: проводить!

– Я передам! - Адамс медленно разворачивался к выходу, будто тяжелая бочка, выбрасываемая волной прибоя. - Мне это нравится, джентльмены… Три! Прощайте!

В пять утра, когда истекли сутки, поступил третий конверт:

"Сегодня взрыв - предупреждение. Торопитесь!"

Я позвонил Боби.

– Время не указано? - спросил он, зевая.

– Нет.

– А сколько сейчас?

– Пять. Пошли вторые сутки.

– Спите, Джон, сегодня суббота. А мы пока поработаем… Приглашаю вас на завтрак. И вашего нью-йоркского писаку, если он ничего не имеет против присутствия белых.

Но какой там сон!

Я почему-то вспомнил Раскольникова и старуху ростовщицу. Как они стоят затаив дыхание по обе стороны двери, прислушиваются к малейшему шороху, а под пальто у Раскольникова спрятан топор.

Страшно!

Верно говорит шеф полиции, превосходно знавший Достоевского: с тех пор изменились только орудия убийства, а психология преступника и жертвы осталась той же.

Глава пятнадцатая

– Так почему вы невзлюбили полицейских? - спросил старина Боби Джеймса.

Мы завтракали вчетвером в огромном красном чреве "Джони". Четвертым был Нэш.

– Пустынно, - заметил я вслух, увидев ярусы без людей.

Заняты были лишь несколько столиков.

– А я очень люблю бывать здесь именно по утрам, - сказал Нэш. - Легко пишется.

После вопроса Боби я ожидал взрыва Голдрина. Но он ответил просто:

– Когда мне было шесть лет, меня зверски избили на улице два полицейских.

– За что? - Боби маленькими глотками пил из фарфоровой чашки кофе.

– Не помню. - Джеймс взглянул на него совсем беззащитными детскими глазами. - Я думаю, потому, что был черным ребенком.

– Значит, эти люди были белые…

– Они были не люди, сэр, они были полицейские, - уточнил Голдрин. - Я и сейчас ясно вижу их лица. Совсем как ваше, сэр… Вы все защищаете интересы своего класса…

– Я привык к ненависти, - согласился Боби.

И тут грохнуло. Не очень громко, но прилично: зазвенела посуда, качнулась над головой люстра. Где-то прозвучал сдавленный крик. Боби первым сориентировался в обстановке, бросился со всех ног по служебному коридору. Я бежал за Боби с камерой наперевес, снимая его широкую спину и мелькавшие подметки, пока не очутился на кухне.