Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982)

Еще я слушаю, как внизу, подо мной, за столиком течет мирная беседа. Я не смотрю туда, но знаю, что это старый сибирский капитан — здесь говорят «кап» — и такой же матерый «утюжник» (гравилетчик, утюжащий небо от зари до зари) от нечего делать припоминают истории. Круглый клуб дыма проплыл над моим носом — это из широкой, как чашка, трубки капа; дома он, без сомнения, любит восседать на медвежьей шкуре, добытой собственноручно полвека назад, а сейчас продавил до пола податливое кресло и грохочет хриплым басом, хоть и старается не повышать голос. Утюжник, наоборот, говорит вкрадчиво и пускает в меня тонкую струю сигаретного дыма. И я невольно слушаю разные истории, которые случались на воде и в воздухе: как вмерзла в лед вся флотилия и кап на старом теплоходе ледоколил всю ночь; как бросали с гравилетов динамит, чтобы взорвать ледяные заторы и спасти город от наводнения; и про свирепую реку я услыхал, про Витим, на котором всего три горстки песка, а все остальное — камень; и узнал, что такое таежный «стакан»: на маленькую поляну, окруженную высоченными пихтами, мой утюжник, как ложку в стакан, осторожно опустил гравилет, выручая из беды заплутавших геологов.

Соседи высказывались попеременно, а когда очередь доходила до меня и наступала вопросительная пауза, я делал вид, что дремлю. Мне казалось, что я знаю этих людей много лет, и мне было приятно говорить с ними про себя. Ты, ленский кап Павел Агафонович, — Грамофоныч, как ты сам себя называешь за трубный голос, — год за годом будешь ходить по серьезной реке Маме, по серьезному Витиму, по спокойной, но с характером Лене; в короткие часы сна приснятся тебе мели, пороги, заторы, и ты проснешься, вскочишь, едва встанет твой корабль, а солнце, мороз, ветер будут рубить все глубже складки на твоем дубленом лице. И ты, мой коллега — гравилетчик Зюбр, хитрющий таежный утюжник, ты будешь курить сигарету за сигаретой, ожидая запоздавших товарищей, а потом всю ночь тренировать молодых пилотов: взлет — посадка, взлет — посадка, чтобы утром они, прикрыв на минуту город своими трепещущими крыльями, разлетелись в тайгу — к геологам, охотникам, шахтерам. А я… я через час-полтора сойду с платформы на берег Байкала и увижу серебряный шар над песчаным островом.

Я готовился к этому моменту, продумывая каждый свой шаг. Я знал, что, если что-то и упустил в своей программе, в решающий момент меня выручит интуиция. Ведь не ошибся, когда во сне меня укололи иголки и я встретил Каричку под старой сосной. И я скорее почувствовал, чем увидел, грязно-белое облако в ту ночь над головой Карички, когда она была принцем датским. И Рыж с Лехой провожали меня в космопорте — недаром же мы забрели туда. И страх, мой страх за Каричку, пока я скитался по свету, не обманул меня: приехав, я увидел белое, как гипс, лицо…

И все же я не умел прищуриться, как Рыж, и вдруг увидеть летящие космические частицы или что-то другое, никогда никем не виданное. Не умел. Если б умел, давно б знал все про облако, и тогда не пришлось бы мне в такую жару тащиться по байкальскому льду к острову. Даже не верится, несмотря на все фокусы синоптиков, что летом может существовать замерзшее озеро, именуемое к тому же морем…

— Хочешь воды со льдом?

Я встретил участливый взгляд и улыбнулся: таким я и представлял тебя, утюжник Зюбр; именно с таким серьезным выражением лица и немного насмешливыми глазами пилот спрашивает пассажира о самочувствии. И я ответил:

— Нет, не хочу пить. Все в порядке.

Он понял, что я его давно уже знаю, усмехнулся, жестом пригласил спуститься к столу.

— И мне послышалось: лед! — громыхнул кап, пустив мне в грудь клуб дыма.

— Может быть, — сказал я, — во сне…

— Понятно, — согласился кап. — А куда ты едешь?

— Тут недалеко. — Я неопределенно махнул рукой.

— Однако я знаю тут каждый полустанок, — продолжал неугомонный кап. — Даже там, где экспресс не останавливается.

— На Ольхон, — сказал я честно, чтобы они знали, куда и зачем я еду. И посмотрел в окно: какое там буйствовало зеленое лесное солнце!

— Понятно, — сказал кап. — На Ольхоне я убил первого своего медведя. Медведи, однако, там не водятся, но зимою иногда приходят по льду к острову…

Кап продолжал свою историю, и гравилетчик слушал его, задумчиво разглядывая золотые пуговицы на своей форме, а я вспомнил прощание с Каричкой и Рыжем.

Мы сидели в комнате Рыжа, и у ног моих была легкая сумка с комбинезоном — весь дорожный багаж. Рыж слушал меня с горящими глазами: он-то все понимал. Каричка задумчиво рассматривала игрушечный черный шарик, в котором крутилась маленькая Галактика.

— Значит, ты решил, — вздохнула она.

— Да. Скажи об этом Акселю. Я сам не могу.

— Он рассердится.

— Пускай. Но я узнаю код облака. А победителей не судят.

— А как ты попадешь? — спросил Рыж. — Остров окружен силовым полем, и никто не может пробраться туда.

— Читал в газетах, что Гарга приглашает добровольцев для опытов. Проход в силовом поле открывается ежедневно. На границе дежурит мобиль Гарги. Только, по-моему, никто к нему не едет.