— Да, это начало нового будущего. Если оно, — он торжественно посмотрел вверх, — сумеет затормозить в организме определенные химические реакции и подтолкнет другие, люди почувствуют себя могущественными. Вы меня понимаете?
— Понимаю: вы останетесь всегда молодым. Я был очень рад побеседовать с вами, профессор.
— И я чрезвычайно рад познакомиться с вами, мой друг…
После подобных бесед чувствуешь себя немного поглупевшим. Я ушел с легким головокружением. В коридоре встретил хмурого химика Нага.
— Заговорил до смерти? — прямо спросил Наг. Я рассмеялся.
— Даже во рту сладко. Он что, по натуре такой оптимист или после опытов?
— По натуре он дурак, — отрезал химик. — И это состояние катастрофически прогрессирует.
Наг повернулся, зашагал дальше, не видя, что я благодарю его взглядом за истину.
Гарга ходил по студии, дожидаясь меня. В детстве он казался мне огромным и страшным, а теперь я выше его ростом, и нос его висит, как у колдуна, одни глаза не постарели — время лишь отточило их крючковатый взгляд.
— Будешь задавать вопросы?
Мне показалось, что он чрезвычайно доволен своим великодушием. Как же! Ученые всей планеты мечтают установить контакт с таинственным облаком, а он предоставляет эту честь обыкновенному программисту.
— Да, — сказал я, — буду задавать вопросы. И если разрешите — сам. Хочу просто побеседовать, а вопросы приходят в процессе…
Гарга что-то проворчал под нос.
Первая часть переговоров проходила, как и вчера. Теперь я спокойно ждал, пока машина передаст информацию облаку.
— Приглашаю к микрофону моего сотрудника Снегова, — сказал Гарга. — Вы согласны ответить на несколько вопросов? Снегов готовил для вас новую информацию. Прием.
Я очень волновался и решил спрашивать без всякой системы — лишь бы не терять времени.
— Вы передвигаетесь в космическом пространстве с околосветовой скоростью?
— Используете для полетов энергию двойных звезд?
— Какая цель полета девятисот шаров?
Ответ удивил меня, и я переспросил:
— Из космоса недавно поступили изображения. Девятьсот шаров облетают белого карлика, и самый последний шар изменяет траекторию. Это вы?
Я не знал, как расценить такое упорное отрицание.
— Вы изучаете человеческое общество?
— Почему не вступили в переговоры с Советом ученых?
— Почему же обмениваетесь информацией с нами?
Нет, я не психолог! Совсем не космический психолог. Не понимаю даже простые фразы…
— Можно ли продлить жизнь человека?
— Сколько лет живут приматы?
— Как происходит у вас обучение?
— У вас есть поэты?
— А в области чувств?
— Как же вы воспитываете любовь, ненависть, дружбу?
— Уточнить? — Я впервые удивился и задумался. — Пожалуйста, уточняю: любовь. — Я стал читать Шекспира, Пушкина, Блока, Лорку, все самые возвышенные строки, которые помнил.
— Не совсем так, — сказал я, забыв, с кем имею дело. — Вас не волнуют эти стихи?
И вдруг я обрадовался. Я не верил глазам, перечитывая последние буквы ускользающей с экрана строки. Облако не понимало, что такое человеческие чувства.
«Оно не понимает! — чуть не закричал я вслух. — Вы-то хоть понимаете, Гарга, что оно этого не понимает?!»
— Вот формула любви, — спокойно сказал я и назвал формулу фотосинтеза. — Теперь о дружбе. — И я прочитал басню, как медведь, сгоняя муху со спящего, грохнул друга камнем по голове. — Понятно? — переспросил я: открытие надо было проверить.
Эту строку я принял с сильно бьющимся сердцем, как признание в любви самой красивой девушки Вселенной. Я наугад сказал одну из формул гравитационного поля.
— Теперь — ненависть!
Это было уже хулиганство, но я не мог сдержаться. Я торжествовал. И увенчал свою победу какой-то бредовой, придуманной с ходу формулой.
— А вам известна формула страха? — не удержался я.
Разумный ответ отрезвил меня. Я поблагодарил, передал микрофон Гарге. Он деловито закончил переговоры.