Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982)

Наивный человек, я думал пробежать эти километры за час. Надо надеть компас на руку, искать охотничью тропу, пробираться вперед.

Через некоторое время я почувствовал себя таежником. Откуда только взялась сноровка: рука отводит мохнатую ветку, нога нащупывает коварные ямы, глаза ищут проходы в буреломе. Кто их только навалил, этих могучих бойцов, выворотил прямо с корнем? Не стоит лезть в самую свалку, оттуда не выберешься и с топором, и сопку лучше обойти стороной, а потом положить на упавший ствол карту, сверить свой маршрут по компасу.

Вон могучие циркули опор, между ними натянуты серебряные струны. Когда-то по ним ходили таежные канатоходцы — верхолазы. Я пересекаю широкую просеку, провода торжественно гудят над головой. Но мне не по пути с опорами, я снова в тайгу.

Не сразу понял я, откуда пришла слабость. Не мог я так быстро устать. Было что-то странное, незнакомое в непослушании ног и рук, приятной лености всего тела, легком головокружении. Ветви стали сильнее меня, корни цеплялись за ботинки, и тихий торжественный звон лился из-под высокого свода. Я поднял голову, удивленный необычным праздничным звуком, который рождала то ли лесная тишина, то ли мое воображение, и увидел серебристое сверкание меж верхушек. Над острыми пиками елей, прямо надо мной висело облако. Мне показалось, что оно отыскивает в чаще меня. Что ж, я ни на минуту не забывал о тебе, даже когда пробирался в темной пещере, я ничуть не удивлен и готов взять тебя в попутчики. Не думаю, чтоб ты явилось указать мне дорогу, но я все равно пойду вперед, а если откажут ноги, поползу, подтягиваясь за корни.

Когда я вышел на поляну, то внимательно рассмотрел облако, хотя рассматривать в нем было нечего: в промытом летнем небе, над частоколом елей и бело-зеленым полем оно выглядело странным, никому не нужным шаром, соперничавшим в блеске с солнцем. Но солнце лучилось живым теплом, а облако казалось хорошо отполированным куском льда. Оно облучало меня: я не чувствовал ни рук, ни ног — они словно не принадлежали мне, приятный звон в ушах сменился глухой пустотой, только глаза еще видели, куда идти. И я шел, шел сам по себе, удивляясь, почему идут ноги, которых я не чувствую. Может быть, я уже брел по этой охотничьей тропе, пропавшей неизвестно куда, и ноги угадывали знакомую дорогу; я брел здесь сто лет назад, а передо мной качалась широченная спина Сомова — он нес на плече моток провода и посвистывал, чтоб никто не видел, как ему тяжело; и Сережка-повар, совсем еще мальчик, волочил пудовые сапоги, почти умирая от усталости; и хмурый Мохов забыл обо всем, шагая механически и думая про удравшего брата Витьку; но все мы, как ни темно было в глазах от приступов внезапной слабости, упрямо шли вперед, потому что наш вожак, наш железный бригадир говорил: «Ну, хлопцы, по-флотски! Еще немного…»

Они уже умерли, а я все иду. Я иду по Марсу и ничего не вижу, кроме стрелки компаса. Наверно, багряный диск солнца опустится за горизонт, и тогда сразу придет страшный ледяной мороз, и я замерзну. Я падаю на песок, но голос отца поднимает меня: «Надо идти, Март. Если хочешь, брось сумку с каменной черепахой, мы потом добудем другую. Надо идти…» Нет, я не брошу сумку с найденной тобой каменной черепахой, я буду идти, и не замерзну, и дойду до города под блестящим цирковым куполом.

Я не лягу у шершавых крепких корней этой сосны, не закрою глаза и не увижу во сне, как я обгоняю ребят на своем красном гравилете.

Слышишь, облако! Ты можешь бить меня в спину, в грудь, в голову, пытаясь заставить лечь, махнуть на весь мир рукой. Ничего у тебя не выйдет! Навстречу твоим сигналам поднимается ненависть. Я никогда не прощу тебе белого лица Карички, дрожащих рук Менге, пустых глаз Килоу.

Не думай, что я испугался черной быстрой речки, я просто ищу переход. Вот он — поваленные поперек пихты. Пока я полезу по ним, хватаясь за мягкие смолистые лапы, ты можешь спокойно целиться — хорошая, уязвимая мишень. Темно в глазах — это от близкой воды, но я не упаду, слышишь, я вижу то, что не видишь ты, — золотисто-оранжевую, как апельсин, горячую звезду Тау Кита.

Тау Кита — сестра золотая моя,
Что так смотришь загадочно, словно маня?
Я готов переплыть океан пустоты,
И коснуться огня, и сказать: «Это ты?»