Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982)

Я рассказал Боби о своем разговоре с прабабушкой, и он чуть не вскочил с места.

— Черт побери, она, как всякая американка, глядит в корень: раз «Адская кнопка», где-то есть сама кнопка! — Он шептал мне на ухо: — Вы поняли, Бари, ход мыслей этой старухи? Для взрыва годится любая кнопка, даже от игрушечного самолета. Она может быть нажата в любой точке города… Остается узнать, где спрятана игрушка, которая взорвет Большой Джон?

— Где-нибудь рядом…

— Поверьте мне, Бари, мы обшариваем небоскреб этаж за этажом. Макс даже обследует камеры хранения, но это дело бесполезное. — Боби, переждав самое шумное место оркестровой пьесы, продолжил: — Я чувствую, Бари, что возьму эту шайку… Но у них может оказаться запасной игрок со своей кнопкой…

— Что же делать, Боби?

— Время есть. Я пока размышляю вслух… Кстати, не знаете, что это за тип?

Я проследил взгляд Боби и увидел Файдома Гешта — одного за столиком. В черном фраке и манишке он выглядел важной нахохлившейся птицей. Его обслуживали два официанта.

Я назвал Гешта.

— Ах да, мультимиллионер. — Боби тихонько качал головой. — Он не значится в списке жильцов. Как он сюда проник?

Боби дал знак официанту, тот возник у стола. Через минуту он принес минеральную воду, шепнул несколько слов шефу.

Боби поморщился, ответил что-то резкое. Человек ушел.

— Не в моей власти. — Боби шутливо развел руками. — Мистер Гешт прилетел специально из Лос-Анджелеса пообедать в Большом Джоне, его ангажировал к столу сам губернатор.

— Понятно, — кивнул я, — слетается воронье.

Я вспомнил рождественский бал Файди на тысячу гостей, мою неожиданную встречу с женой, полет Эдди и истерику Марии. Файди извлекал удовольствие из человеческих трагедий — больших и малых. Он был или садистом, или сумасшедшим — неважно кем, но умело продлевал себе жизнь. Я вспомнил подробность, которой до сих пор не придавал значения (мало ли что бывает в жизни!): лет двадцать назад единственная дочь Гешта выбросилась из окна… Рабочие нефтепромыслов проклинали скрягу Файди, когда он лишал их мыла, воды и бумажных полотенец, миллионы безработных славили всуе имя его, что-то кричала летящая на мостовую молодая женщина, а он, оказывается, не только приумножал капитал — внутренне расцветал от чужих отрицательных эмоций и благополучно дожил до восьмидесяти лет. Прекрасно себя чувствует, обедает с аппетитом в самом опасном месте Америки, поглядывая на всех свысока, поворачивая, как гриф, хищную голову в стоячем воротничке.

Файди отыскал меня взглядом и кивнул.

— Скотина, — сказал я.

Он, словно услышав меня, расцвел, помахал в ответ. Старина Боби расхохотался:

— Вы делаете ему большую честь. Учтите, в ваших устах каждое слово имеет рекламную силу!

Я внутренне обругал себя за несдержанность и рассмеялся вслед за Боби: все-таки мы работали на одной волне.

Стрелка миновала отметку девять. Будет ли обещанное затемнение? Боби расслабился в кресле, уныло рассматривал зал. Я слушал оркестр. Он играл блюз. Оркестр работал профессионально, в определенном жанровом ключе. Какие-то темнокожие юноши исполняли коронные вещи прошлого, менялись инструментами, импровизировали, срывая аплодисменты. Они жили на сцене духом предков, великолепными мелодиями Америки, завоевавшими когда-то весь свет, но уже изрядно забытыми. Оркестр воскрешал в памяти собравшихся со всех этажей Большого Джона их беззаботную молодость, даже детство, и зал временами затихал, уплывая в счастливую даль юности.

— Срок истек, — сказал шеф полиции.

Я успел заметить цифры на часах: 9.18.00. Тотчас погас свет.

— Пожалуйста, — ответил я Боби не без злорадства. — Надолго это?

— Не знаю.

— Ну, какой же вы шеф, раз ничего не знаете? — продолжал злорадствовать я. — Вы хоть предупредили администрацию?

— Не кричите, пожалуйста, — ворчливо отозвался шеф. — Конечно, все в порядке, где надо работают движки… Извините за неточность, у меня на несколько секунд убегают часы…

Зал вел себя спокойно. Обычно свет иногда меркнул, когда на площадке в сполохах цветных прожекторов затевались танцы. Сейчас было везде темно. Лишь вспыхивали кое-где сигареты, да на оркестровой площадке светилось несколько зеленых огоньков. Оркестр исполнял красивую мелодию.

— Смотрите, шеф, — толкнул я в темноте Боби, — там горят светильники.

— Знаю, — в голосе Боби звучало чувство превосходства осведомленного человека. — На пюпитрах — лампочки, у них там батареи…

Когда вспыхнул свет, шеф полиции взглянул на часы и вдруг подскочил в кресле, спросил хрипло:

— Что это значит?

Напротив него сидел пожилой негр. Я узнал моего знакомого — нью-йоркского писателя.

— Скажите, сэр, — обратился вежливо Голдрин к шефу полиции, — вы не сразу стреляете в негра? Извините, я не знаю вашего отношения к этой проблеме… Здравствуйте, мистер Бари!

— Я вообще никогда не стрелял в преступников, тем более в цветных, — проворчал Боби и вопросительно посмотрел на меня.

— Спасибо, — сказал Голдрин. — Спасибо, что вы сказали правду: негр для белого всегда преступник.

Я представил старине Боби известного писателя, вернувшегося в Америку, и спросил:

— Как вы оказались здесь, Джеймс?