Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982)

Докладывал дежуривший по городу сержант:

— «Шевроле» КЛ 17–91 белого цвета находится на указанном месте, шеф!

Боби вытер пот со лба.

— Спасибо, сержант. Не своди с него глаз. Молодец, что позвонил мне лично.

Боби обернулся, показал молча большой палец, бормотнул: «Он сорвал очко», — что значило; быть ему лейтенантом! И снова углубился в переговоры.

Информация Аллена оказалась безупречной. Все четыре машины стояли там, где их выудил из космоса Аллен: в самом центре Чикаго, именуемом Луп. (Луп — «петля». Здесь, в единственном районе, деловом, застроенном гигантскими небоскребами центре, сохранилась старая дребезжащая петля надземки, которую чикагцы называют «чертовой грохоталкой».)

Итак, «Шевроле», два «Форда» и «Ситроен» затерялись среди тысяч машин. Летающая платформа в первую очередь прочесала район Лупа, и можно было предположить, что машины с адским грузом в багажниках легко ускользнули от проверки, а теперь встали на заранее предназначенные места — возле самых крупных небоскребов. Кто мог знать, что именно эти машины представляют смертельную угрозу! В гараже Большого Джона был припаркован среди других оставшихся машин «Форд» с бомбой.

Боби вызвал помощников:

— Операцию назначаю на пятнадцать тридцать. Всем выехать одновременно. Груз доставить в помещение полиции. Здесь останется дежурить Гари.

Начальники групп исчезли.

Боби подошел ко мне. Лицо его было задумчивое, а глаза — лукавые. Кажется, он позволил себе чуть расслабиться.

— Что бы ты хотел сейчас, Бари?

— Я? Ничего… Побыстрее кончить съемку…

— А я бы хотел, чтобы ты стал самым, самым знаменитым…

Я рассмеялся:

— У меня есть имя!

— Я обещал удвоить гонорар… Все это, конечно, не то… Я очень хочу, сынок, чтоб ты был счастлив.

Я никогда еще не видел полицейских, произносящих такие речи, буркнул в ответ:

— На службе не полагается быть счастливым…

В половине четвертого мы, группа в восемь человек во главе с шефом, спустились в гараж, вышли из лифта с видом туристов. Тотчас из ниш возникли фигуры, бросились к машинам с пассажирами. Наша группа проследовала к серому «Форду» 447878.

Номер был указан Алленом.

— Сигнализация! — негромко сказал шеф. Быстрые руки ощупали жестяную оболочку машины, словно футляр с драгоценностями.

— Багажник! Осторожно вскрыт багажник.

Я успеваю протиснуть объектив между согнутыми спинами, чтобы запечатлеть объемистый саквояж. Щелкают замки. Внутри саквояжа — большая металлическая труба.

— Тихо! — шипит Боби. — Проверить радиацию! Счетчик отчетливо щелкает, но Боби глядит на стрелку презрительно.

— Ти-хо!!!

Теперь, когда все затаили дыхание, слышен легкий перестук. Внутри трубы словно работает маленький домашний будильник.

— Всем отойти! — командует шеф. — Кроме Вейса и Бари.

Я снимаю крупно руки специалиста, отвинчивающего на трубе, как на термосе, обычную крышку и отделяющего часовой механизм.

— Кончено, шеф! — Вейс прячет механизм с проводами в сумку.

— Пошли!

Боби закрывает саквояж и сам несет тяжелый груз к лифту. Помощники стараются ему помочь, предостеречь от опасности… Но Боби есть Боби — отмахивается от всех медвежьей лапой: «Заткнись!.. Подожди!.. Рыба на крючке!.. Снимай, Бари! Все!»

В разных районах Чикаго на оцепленных переодетыми полицейскими улицах происходит то же самое.

Глава восемнадцатая

Прощальный обед в «Джони».

Хотя эвакуация жителей заканчивается ровно в полночь, мы не одни в просторном зале. Десяток столиков неподалеку от оркестра заняты. Официанты на местах. Кухня работает. Оркестр создает привычную ресторанную обстановку.

Перед обедом я успел подготовить пленки для отправки в Лондон. Сжег снимки Аллена, стер в банке информации память о сделанном. Остался лишь финальный эпизод. Видимо, он назревал, так как шеф попросил меня захватить камеру. Я не стал ни о чем спрашивать.

— Хочу поднять тост за нашу неподражаемую Марию, за всех вас, господа, — провозгласил шеф, поднимая бокал и оглядывая нас — Марию, Нэша, Голдрина. — Честно говоря, я привык к вам, особенно к Бари. Я трезвый реалист и иногда считал Бари фантазером, так вот — однажды я почувствовал себя рядовым перед бывалым сержантом.

Я подмигнул Марии: мол, не придавай значения комплиментам этого старого лиса.

— Жаль будет расставаться, — заключил Боби. — Ваше здоровье!

Каждый понял тост по-своему. Кроме нас с шефом, никто в зале не знал, что взрыва не будет.

Ели молча. Чувство одиночества навевали печальные звуки оркестра. Я поглядывал на Марию и видел по глазам, что она понимает меня без слов: скоро мы будем вместе.

— Что они играют? — спросил шеф официанта.

— Кажется, «Ночь нежна».

— Это негритянский блюз, — пояснил Голдрин. — «Как ночь нежна… Но здесь темно…»

— Будет светлее… Бари, — шеф нагнулся ко мне, — сделайте вид, что снимаете наш стол, а потом — валяйте дальше…

Я поднялся, отошел, нацелился в лицо Марии. Она улыбалась мне.

— Еще шампанского! — громко попросил Боби, и в ту же секунду свет погас.

Что-то случилось на сцене. Оборвалась мелодия. Взревел какой-то инструмент. Послышались звуки падения, возня, крики и ругательства.

Зажглись люстры.