Ноктюрн Пустоты

Старина Боби ответил на вопросы журналистов и ушел в соседнюю комнату посовещаться со своими. Нэш лихорадочно диктовал в углу кабинета стенографистке, готовя экстренный выпуск. Администратор, сцепив за спиной руки, выглядел мрачным вороном. Он прикидывал свое ближайшее будущее, понимая, что через полчаса об этой истории узнает Америка, а чуть позже — весь мир.

Я перекинул через плечо камеру, вызвал лифт.

Вскоре в номер постучали. Появился Боби.

— Извините, старина Джон. Зашел промочить горло.

Я разлил виски. Боби сел. Он выглядел рядом с моими джинсами королем моды. Любой преступник Америки знал, что у шефа Чикаго лучшие в стране, единственные в мире костюмы. Шеф детективов — высший чин в полиции, который носит форму. Дальше следует комиссар, назначаемый мэром. Комиссаров никто из смертных в лицо не знал — они менялись слишком часто, а Боби прослужил в полиции почти всю жизнь. Его имя не сходило со страниц газет, все считали, что он и есть самый главный. Впрочем, так оно и было.

Старина Боби не носил ни форму, ни кольт. Свои костюмы он заказывал шикарной фирме «Блюминдэйл» в единственном экземпляре. Сейчас на Боби был строгий синий костюм в мелкую полоску.

— За начало дела. — Боби поднял стакан, пригубил и тотчас отодвинул.

— Это серьезно?

Пожалуй, да. — Старина Боби мягко улыбался. — Мистер Бари, выкиньте из репортажа мою последнюю фразу.

— Считайте, что выкинул. Я не собираюсь посылать репортаж.

— Так, старина, та-ак… — Он смотрел на меня выцветшими голубыми глазами, в которых не мелькнуло ни искры интереса, но я-то знал, насколько обманчиво это впечатление. — Значит, тоже предчувствовали?

— Я прикинул, что на Чикаго им потребуется минимум три-четыре бомбы, — сказал я.

Боби спокойно улыбнулся:

— Это что, старина, информация или интуиция?

— Простая арифметика. Бомба стоит дороже, чем пять миллионов дани Большого Джона. А три-четыре — гораздо меньше, чем рента со всего Чикаго. Пока это просто шантаж, как вы изволили заметить, мистер Боби.

— Не просто, не просто… — замурлыкал старина Боби и зажмурил от удовольствия глаза. — Она в чемодане, или большом портфеле, или в багажнике машины. — Он внезапно проснулся, уставился на меня ясными синими глазами. — Бари, с вами можно иметь дело! Так ведь?.. Смотрите! Информация только для вас…

Он вытащил из кармана листок, расправил, положил передо мной. Шариковой ручкой была нарисована самодельная атомная бомба. Размеры соответствовали указанной упаковке: она умещалась в большом чемодане.

— Ее изобрел один студент-физик, готовя дипломную работу, — быстро проговорил Боби. — Сейчас он солидный ученый. Но не исключено, что идея пришла в голову нескольким студентам…

— Шеф, вы надеетесь поймать этих сумасшедших?

— А зачем я здесь? — Он негромко рассмеялся. — Они не такие уж сумасшедшие, хотя, конечно, сдвиг в сознании есть…

Я рассматривал чертеж. Как все гениальное, очень просто. Но по сути чудовищно. Где они только взяли плутоний?

— О плутонии мы подумали. — Шеф работал на одной волне с собеседником. — Впрочем, в наши дни можно украсть президента — никто сразу не заметит… Не то, не то, Бари… Мы далеки от истины…

Он подошел к окну. Потом долго разглядывал висящую на стене репродукцию Уильяма Тёрнера «Дождь, пар и скорость».

— Какая сила — паровоз у этого англичанина! Он поражает и сейчас, словно только что изобретен! И все из-за фантастических тонов, красноватого тумана, из которого вылетает на мост! — Шеф обернулся ко мне.

— Редко встретишь в наши дни человека, который помнит Тёрнера, — польстил я шефу, понимая, что он ищет логическое решение задачи. Он сразу распознал фальшь.

— Вы хотите, чтоб я напомнил вам об этом чудаке? — спросил с улыбкой Боби. — Что его акварели считали мазней, а он писал чудеса природы? Что он подписывал картины стихами, был знаком с Фарадеем, спорил с Гёте по поводу природы цветов, что русский ботаник Тимирязев назвал его художником стихий?

Я поднял шутливо руки вверх:

— Сдаюсь, Боби. Я вижу, вы поклонник Тёрнера.

— Криминалист должен интересоваться всем. Когда-нибудь пригодится…

Мы вспоминали «Пожар парламента», «Похороны на море», «Вечер потопа» и другие вещи странного англичанина. Борьба стихий. Свет и тени. Свет сквозь дождь. Солнце через мрак. Тёрнер постоянно стремился поймать неповторимый момент, передать в движении убегающее время, непрерывно меняющийся мир. Десятки, сотни паровозов остались на полотнах разных художников, но только на одном, тёрнеровском, допотопная машина побеждает пространство — время, врывается в наши дни.

— Тогда все было проще, — подумал вслух Боби. — Вскрывали на ходу почтовый вагон, уносили мешок с деньгами. Кого и что искать — ясно как божий день.

— Да. Но вам-то придется вскрывать не один багажный вагон…

Боби невесело рассмеялся.

— Не в моих правилах привлекать всю полицию Америки. Да и ее не хватит. Она, — шеф выразительно обрисовал в воздухе таинственную самоделку, — может быть в шкафу, канализационной трубе, праздничном торте, под вашей кроватью, наконец, Бари… Понимаете? — Он снова углубился в акварель Тёрнера.