Ноктуарий. Театр гротеска

Его легендарный статус, несомненно, подкреплялся тем, что некоторые описывали как «Экспонаты Выдуманного Музея». Окружали посетителей в обветшавшей хижине отшельника более или менее творческие личности – или как минимум люди, увлеченные искусством. Вдохновленные личностью Северини и его влиянием, они создавали многочисленные произведения искусства в различных техниках и жанрах: скульптуры, картины и рисунки, стихи и рассказы, музыкальные композиции, иногда дополненные текстом, концептуальные произведения, которые существовали только в схематической или анекдотической форме, даже архитектурный план «разрушенного храма на острове джунглей где-то в районе Филиппин». Хотя на первый взгляд эти творения, казалось, основывались на множестве сомнительных источников, каждый из творцов утверждал, что они буквально подпитывались рассказами Северини, его «сноговорением», как они это называли. В самом деле, я и сам ощущал определенное единство этих произведений – их родство друг с другом и с неким общим уникальным источником вдохновения, которым выступал Северини. А я ведь даже не встречал этого фантастического человека (и не особо желал встретиться). Тем не менее эти так называемые «экспонаты» помогли мне воссоздать в воображении не только те обсуждаемые вечера в лачуге на краю болота, но и личную историю ее одинокого жителя.

И ныне, думая о них – то есть воссоздавая их в своем воображении, – я отмечаю, что эти произведения, созданные в разных жанрах и техниках, обладали некоторыми чертами, которые всегда были одинаковыми и всегда подавались одинаково. Я был поражен, когда впервые начал замечать эти общие детали, потому как они повторяли ряд образов и понятий, которые я сам видел во время полетов своего воображения и, особенно, в минуты бреда, вызванного болезнью тела или чрезмерными душевными потрясениями.

В видениях я оказывался в месте, которое обладало качествами, с одной стороны, тропического ландшафта, а с другой, самой обыкновенной канализации. Что касается последней, то у меня возникало чувство огромного пространства, целой сети закручивающихся туннелей, охватывающих огромные расстояния в подземном мире туманной тьмы. Что же до тропической природы, то, казалось, все вокруг, в темноте, сочится и ферментирует, что в этих туннелях со всех сторон меня окружает плодящаяся жизнь, что она размножается и беспрестанно мутирует, словно распространяющаяся на глазах пленка плесени или разноцветный слизевик, совершенно неограниченный по форме и росту. Несмотря на то что яркие видения этой тропической канализации являлись снова и снова из года в год, в них я всегда оставался лишь сторонним наблюдателем, словно мне снился кошмар. Неизменным было и ощущение, будто что-то случилось в этом месте, какое-то странное событие, оставившее после себя эти образы, подобно следу из слизи. И именно после этого меня обычно охватывало некое чувство, и в голову приходила одна и та же идея.

Именно это чувство и сопутствующая ему идея столь ярко вспыхнули в моем разуме, когда остальные начали рассказывать мне о своих странных вечерах у Северини и показывать различные работы, на создание которых вдохновил их этот странный человек. Я рассматривал картины и скульптуры в мастерских художников, слушал музыку в клубах, читал тексты, ходившие по рукам, – и всякий раз образы тропической канализации оживали в моей голове, хоть и не с той интенсивностью, как в моменты болезненного бреда или слишком сильных эмоциональных потрясений. Одних названий этих творений хватило бы, чтобы спровоцировать то особое чувство и ту идею, что родились во время этих галлюцинаторных приступов. Идею, о которой я говорю, можно сформулировать по-разному, но обычно она появлялась в моем разуме в виде обыкновенной фразы или фрагмента, почти хорала, который переполнял меня отталкивающими и зловещими предчувствиями, идущими далеко за пределы следующих слов: органический кошмар. Эти предчувствия, лежащие в основе моей концепции (или же вдохновленные ей), будили названия художественных работ, основанных на общении с Северини, этих Экспонатов Выдуманного Музея.

Я не запомнил, какая конкретно работа носила то или иное название – картина, скульптура или песня – но я помню некоторые до сих пор. Например, такое легко всплывает в памяти – «Нет лица средь нас». Или вот, к примеру, «Оскверненные и рожденные». Ну вот – теперь они всплывают в памяти одно за другим: «Путь потерянных», «На вязких и святых землях, или Тантрические лекари», «В земле и экскрементах», «Черный шлейф бытия», «Шелуха в извержении», наконец «Нисхождение в Грибницу». Все эти названия, как сообщили мне мои коллеги и знакомые по художественному ремеслу, были взяты из отдельных фраз (или обрывков), произнесенных Северини во время его многочисленных приступов сноговорения.