Ноль ноль ноль

Так дышит экономика, жадно и глубоко. На долгие часы задерживает дыхание, а потом, расслабившись, выдыхает, и едва пробьет час обеда, как муравьишки, только что сидевшие за стенами офисов, высыпают на улицы в поисках еды. Рестораны по последнему слову моды, безликие отсеки со столами и стульями из прозрачного пластика. Надраенные до блеска суши-бары, пабы, источающие терпкий дубовый аромат. Штурмом берется все. Экономике нужны углеводы, нужно горючее: сколько ни тверди о стирании индивидуальности, но миром турбокапитализма пока еще правят мужчины и женщины из плоти и крови. Мужчины и женщины, которым нужно подкрепиться. Салатом – потому что после обеда вернешься на работу и иначе просто не потянешь. Тарелкой пасты или супа – ведь чтобы ворочать мировыми капиталами, нужно запасти много, много энергии. Или можно ударить по пицце, потому что впереди долгий день и есть время подкрепиться как следует. Ты – часть той армии, что с часа до двух захватывает Лиденхолл-маркет, столь мало напоминающий все те фильмы, которым он служил декорацией[94]. Армии, продвигающейся четко и стремительно. Входишь в бар, находишь место себе и коллегам, хватаешь со стола меню. Штудируешь перечень, который помнишь уже наизусть, останавливаешься на том, что брал уже тысячу раз, и тут же перескакиваешь к карте вин. Среди вин есть дорогущие, импортные, многие из них – итальянские. Ставишь палец на первую строчку и быстро ведешь им вниз с видом знатока, как будто ищешь что-то конкретное. Потом возвращаешься вверх, останавливаешь палец на каком-нибудь совиньоне, колеблешься и наконец резко захлопываешь винную карту. Ты уже выбрал. Зовешь официанта и называешь ему вино. Которого в карте нет. И никогда не было. Но официант кивает и молча удаляется. Это не ошибка и не бред. Это тайный сигнал. Вино, которого нет в меню, – это грамм кокаина. Тебе надо подкрепиться, ведь ты трудишься в сфере финансов и надо работать быстро и эффективно, принимать верные решения с быстротой молнии. И так день за днем, с понедельника по пятницу, с часа до двух, в квартале, неотъемлемой частью сути которого стали продажа и потребление кокаина. Лондонский Сити. Сердце мировой финансовой системы, где живут и умирают ради курсов валют, индексов и котировок. И из граммов кокаина, беспрепятственно подаваемых между сэндвичем с моцареллой и пиццей “Четыре времени года”, складываются килограммы и килограммы белого порошка, который ты нюхнешь попозже, в офисном туалете, а то и прямо в туалете бара, где ты обедал. День будет долгим. И долгим будет вечер. С тех пор как разразился кризис, спрос только вырос. Что неудивительно. Который день подряд среди приходящих новостей нет ни одной хорошей. Как это выдержать? Обед закончен. Хорошенько подзаправившись, готовый встретить все, что принесет вторая половина дня, воспрянув духом и лучась оптимизмом, ты просишь счет. Куда аккуратно внесено все. Салат нисуаз, кантонский рис, пицца на тесте из дикой пшеницы и вино, которого нет в меню. А почему бы и нет? Это же рабочий обед. Логично списать расходы.

Глава 13 Морские пути

Я тоскую по морю. По грязным и многолюдным пляжам, где я проводил каждое лето под вопли бродячих торговцев, предлагавших кокосы, крекеры, шарики моцареллы, фруктовый лед и газировку По громким крикам матерей, созывавших ребятишек, по радиоприемникам с ручкой, передававшим трансляции матчей и неаполитанский шансон, по мячам, что приземлялись на полотенце, пачкая его песком, или же нечаянно отскакивали в голову тем, кто меньше всего того ждал. По горячей, как в ванне, и мутной воде, где хочется отмокать и качаться на волнах целую вечность. Даже по обгоревшей коже, когда ложишься на прохладную простыню, перебарывая озноб, но долго не можешь сомкнуть глаз. Ностальгия умеет шутить такие шутки, заставляя скучать по тому, что совершенно не хотелось бы пережить вновь во всех подробностях.

Еще сильней я тоскую по тому морю, где позднее ходил на рыбачьих лодках. Мне нравилась такая подработка, я начинал дышать по-другому всякий раз, когда берег таял вдали и не было больше ничего, кроме голубой шири с горько-соленым запахом, к которому примешивалась вонь сетей и солярки. Когда море волновалось, мне становилось плохо и меня рвало. Теперь и это – драгоценнейшее воспоминание, лишнее подтверждение, что я и впрямь был в море, – доказательство, въевшееся в потроха.