Ноль-Ноль

— Он вернулся в родную альпийскую деревню и расписал в красках увиденное односельчанам. Обалдевшие швейцарцы помогли организовать благотворительный фонд для нужд обездоленных Мухосранского района Калужской губернии. Все бабки фонда — частные пожертвования жителей деревеньки из семисот жителей. Фактически то, что швейцарские стариканы скидывают из собственных пенсий. В штате фонда два с половиной человека, включая главу, нашего условного Юргена. Который лично на «Ниве» по раздолбанным проселкам возит игрушки детдомовцам и лекарства в фельдшерские пункты. Таскает, гном, гудрон для прохудившихся крыш…

— Ну так че: хеппи-энд…

— Хрен там! В России хеппи-эндов не бывает. И вот тут мы опять меняем ракурс и видим эту картинку глазами его жены. Русской жены, оттуда же, из Мухосранска. Тоже реальный совершенно персонаж. Эта наша практичная девка, когда за него выходила, была свято уверена, что у парня — острый кратковременный приступ донкихотства. Что скоро забьет он на такую «работу», приносящую копейки, на страну, в которой все благодеяния тонут как в болоте — не то что без результата, а вообще без следа, — вернется в Швейцарию и начнет франки зашибать. И ждет этого, бедняга, уже десять лет. Десять лет живет с ним и не верит в его дело, и не понимает его. Не потому что она циничная сука (была бы сука, давно бы бросила), а потому что русская: она отсюда, она знает, как здесь все бывает. К тому же еще и работает при районной администрации и в курсе, как там воруют: лимонами… в том числе у тех самых детей-стариков, к которым таскается по колдобинам со своими несчастными благотворительными макаронами ее муж… Он-то еще не видел этих деток, которых он кормит и компьютерами одаривает, выросшими. А она прекрасно знает, что станут они, взрослые, такими же алкашами, как их родители, и к собственным детям будут относиться так же… И она ведь права, вот в чем фишка! Русский человек вообще прав в том, что изначально не верит в возможность хоть что-то изменить в этой, посюсторонней жизни (жЫзни, через жирное неподатливое «ы-ы»… кто-то же из наших литераторов ее даже и пишет так: из принципа). Я не знаю, это наше преимущество или ущербность, но мы лишены иллюзий…

— Вот и не делаем ни хрена…

— …В том числе и для себя. Зачастую. И ни для кого. И когда этот Юрген сунулся к владельцу хозяйственного магазина за какими-то тремя голимыми пластмассовыми ведрами для детсада… того, к слову, детсада, в который ходил сын этого владельца и ел там Юргеновы обеды… так хозяин его обматерил и вытолкал чуть не пинками! Приперся, типа, тут за халявой, лох!.. Тоже реальность!

— А он, значит, все равно гнет свое…

— Потому что он — оттуда! В смысле — отсюда, — еще один жест в пространство. — И это суть ЕГО натуры: «Делай, что должен, и будь, что будет». В Европе ведь сформулировано. А у нас: «Не верь, не бойся, не проси»…

Антон вдруг понял, что́ ему напоминает Лехина история — разговор с Никешей в прошлом месяце, когда тот звонил ему, еще из Израиля. Очкастый Никеша рассказывал про нового своего знакомого, тоже двинувшегося на принесении людям пользы, страшно в этом разочаровавшегося, удравшего в сердцах в Израиль и ушедшего там в запой в его компании…

— Ну так, а что, по-твоему, лучше? — осведомился он.

— Что значит — лучше?

— Правильней?

— А где критерий? Есть ли он вообще единый? Я думаю, нет. Это, собственно, и был бы главный вывод, если б я все-таки написал, что хотел…

Вот и пиши, а не трепись, подумал Антон, косясь на непьющую Альку, давно сидевшую с демонстративно скучающим видом.

— Два типа отношения к жизни… — покивал он.

— Два типа фатализма…

— Только, по-моему, — пожал Антон плечами, — европейское или русское воспитание тут ни при чем. Все равно это история шизы — о’кей, благородной. Но обычные, нормальные люди — они, знаешь, во всем мире действуют одинаково. А у ненормальных, в любом смысле, все равно у каждого чисто индивидуальная мотивация, если уж ты об этом. Свое абсолютно кино, из которого никаких универсальных выводов ты не сделаешь…

Он заметил, как Алька молча завела глаза. Да, подумал, пора завязывать…

— Обычные люди… — повторил с пьяноватой гримасой Леха, — ты уверен, что они такие вообще бывают?.. Нет, я не в том морализаторском смысле, что всякая индивидуальность априори уникальна и бла-бла-бла…

Тут Антону снова живо вспомнился Никеша.

— Я понимаю, — сказал он. — Ты о выморочности самого понятия нормы… Просто у одного моего знакомого это, типа, постоянная телега. Насчет того, что нет никаких «обычных» людей, «нормальных» — изначально. Что норму мы сами себе придумали и подгоняем себя под искусственный стандарт…

— Еще бы понять, зачем…

Алька пихнула Антона под столом. Но он уже чувствовал знакомый зуд — направление, которое принял вдруг дурацкий этот разговор, к чему-то словно обязывало. И хотя в прошлый раз толку от Лехи не вышло, сейчас Антон снова привычно оскалился, потупясь (как бы извиняясь за заведомую бредовость озвучиваемого), и сказал: