Ноль-Ноль

Ведь если это был и ответ, то абсолютно ни черта не объясняющий. Добро б Каринкина смерть действительно подтверждала сколь угодно безумную и фантастическую версию — так ведь ничего подобного. Что и впрямь тут было удивительного: нелепая смерть в результате нелепого несчастного случая как финал вполне нелепой и несчастной жизни… Невозможно было даже сказать, есть ли вообще прямая причинно-следственная связь между ДТП на Ярославке и странным поведением Каринки в последнюю ее неделю. Но странно вести себя она действительно начала после общения с Иваром, и сколько бы Антон ни повторял (совершенно справедливо!): «После этого не значит вследствие этого», он догадывался, что не успокоится до тех пор, пока не найдет Ивара и не спросит его напрямую: «Что ты ей тогда сказал?»

Знание о том, что́ в действительности занесло Витьку на тот завод, и о сугубо прагматическом участии Маса во всем этом в некоторой степени вправило Антону мозги. Спустило на землю… Спасибо Михею… Но лишь сейчас, развернув перед бритым Артемом свою (то есть коллективного сочинения) «гипотезу» во всей ее абсурдной красе, Антон понял, что вот теперь-то он и избавился от навязчивой идеи, от подспудного страха. А поняв, решился назвать его своим именем — как нечто, больше не имеющее над ним власти (Фрейд, пожалуй, порадовался бы)…

В темном скверике за Елоховской площадью орала и ржала молодь. Зеленая церковь была освещена снизу по плечи — золотой купол казался черным. Кварталом дальше над торцом брежневского ящика висела странная и жутенькая, еле различимая в небе, когда-то неоновая, а теперь ржаво-металлическая «наглядная агитация»: громадный советский флаг.

…Стоило проговорить все вслух, послушать себя самого и посмотреть на Артемову рожу, чтоб наконец прочувствовать полную меру вздорности того, что так долго исподволь не давало покоя. Что за бред вообще! Нет никаких чудес даже в теории, и ни на что мы такое не способны даже в потенции. ВСЕ С НАМИ ПРОСТО. Со всеми. Маса пришили по какой-нибудь вполне прозаической причине, денежной, скорее всего… Хоть тот же азербайджанец, Эльдар, или как его… Никеша — рефлексирующий неудачник. Случай Марата — по ведомству психиатров, а Каринке нечего было якшаться с уродами…

Антон проходил знакомые и даже отчасти родные места: светлой памяти МГТУ был совсем рядом. После перекрестка с Бауманской он заметил на другой стороне улицы, на троллейбусной остановке киоск и, ощутив вдруг желание курить, перебежал Бакунинскую. Не успел сунуть в карман пачку «Мальборо», как его атаковал громогласный, порядком подразъеденный алкаш с требованием пяти рублей. Антон ссыпал было ему всю сдачу (двадцать), но явственно оскорбившийся мужик педантично вернул лишнее. В нем, потрясучем, отплевывающемся судорожным матерком, многословно объясняющем, что вот, посрался сегодня на почве бухалова с женой (которая, сука, теперь домой не пускает), тоже имелись, оказывается, и самоуважение, и обидчивость, и гонор. Антон насилу от него отвязался. У дверей магазина под грозные взревыванья и размашистую жестикуляцию то ли затухала, то ли начиналась драка.

…Все просто. Реальность одна, неизменная, ее невозможно игнорировать и бессмысленно пытаться играть в ней, с ней по собственным правилам. Но раз уж тебя, не спросив, вытащили на поле и запустили часы, — лучше просто уходи от игры, оставаясь по возможности в «сухой» ничьей. Со счетом ноль-ноль…

Антон вскрыл пачку, но сообразил, что нет ни зажигалки, ни спичек. Народ мимо хилял все малоприятный, через одного поддатый, не вызывающий желания обращаться даже за огоньком. Уже совсем на подходе к Третьему кольцу он увидел справа за сетчатым забором под мутным фонарем какой-то мастерской тесно составленные надгробия — многие с надписями и портретами. От заурядности лиц и имен веяло не то чтобы острой, но всеобъемлющей безнадегой.

На широченном перекрестке с Кольцом он стал голосовать. Прямо перед ним в небе, просторном, исчерна-синем, мертвенно-ледяном, с еще различимыми тяжелыми облаками стояла Останкинская башня — скудным вертикальным пунктиром огней. Была в этой картине, несмотря на ее пустоту и призрачность, несомненность элементарной, голой истины, не допускающей трактовок и вариантов.

Чумазый желтый «Опель» лихо подрулил к нему, брызжа жидкой грязью. Антон открыл дверцу, нагнулся:

— На Мичуринский проспект за триста?..

— Мичуринский? — Водила был молодой, с бачками и серьгой в ухе.

— Примерно район «Мосфильма».

Парень нахмурился и постановил:

— Четыреста.

Дерешь, гад, подумал Антон, не собираясь, впрочем, торговаться… — но замешкался на секунду, пытаясь понять, что в облике гада его зацепило. Еще секунду спустя он осознал, что смотрит на плечо водилы. Тот был в черно-голубой куртке «экстремального» типажа с лейблом фирмы на плече: мамонтом в красном кружке. Так фирма, судя по надписи на груди, и называлась: Mammut.

«Держись подальше от мамонта в желтом калибре, — очень ясно выговорил у Антона в голове голос Марата. — Что бы это ни значило. Как можно дальше. Не забудь, о’кей?..»