– Подобный цинизм по отношению к матери совершенно неуместен, и тем более в такой момент, – сказал Стив.
– А тебе какое дело? – набросилась на него Элисон.
– Стив переживает за меня и мою карьеру. – Заступничество бойфренда ободрило Вэл. – Он собирается договориться со студией в его колледже, чтобы для меня выкроили время, и я смогу записать вариант получше. Видишь, он делает что-то конструктивное, обнадеживающее.
– Кстати, солнышко, – Стив потеснее прижался к Вэл, – я уже перебросился парой слов с Риком, инженером на студии, и он сказал, что лучшее время – вечером в четверг. Если ты сможешь приходить после девяти…
Элисон почти не вникала в их разговор. Она кожей чувствовала смущение Селены; наверное, зря она приволокла ее сюда и окунула в самую гущу семейных разборок, это было эгоистично с ее стороны. Вдобавок ее злил Стив, что напористо восстанавливал себя в должности задушевного друга ее матери. Вэл извлекла из сумочки бумагу – с уведомлением о сокращении ее рабочих часов – и теперь обсуждала с ним эту ситуацию.
– Проблема в том, – говорила она, – что если я буду получать меньше, чем сейчас, я не смогу содержать нас двоих. Это совершенно невозможно. А тем более скоро наступит зима, и счета за отопление…
– Не волнуйся, детка, – Стив покрепче обнял Вэл, заявляя свои права еще нагляднее, – разберемся. Только дай мне время все обмозговать.
Бокал Элисон был пуст. Селены тоже. Повторить она не предложила.
– Идем, – сказала Элисон. – Провожу тебя до автобусной остановки.
Селена вскочила с явным облегчением.
Когда в багровом сиянии заходящего солнца они зашагали по Уорвик-роуд, пропахшей жареной картошкой, кебабами и курицей по-ямайски, что готовили в многочисленных заведениях фастфуда, Элисон взяла Селену за руку:
– Прости. Было еще хуже, чем я ожидала.
– Все нормально. Но почему ты не сказала, что твоя мама – знаменитость? Это же потрясающе.
– Ну, она больше не знаменитость, сколько бы себя в этом ни убеждала. Но она до сих пор пишет хорошие песни. И это меня… со многим примиряет.
– О чем они со Стивом разговаривали? – спросила Селена. – Когда она ему показала какое-то письмо?
– Насчет работы. Она работает в библиотеке в Харборне.
– Значит, вот кто она сейчас? Библиотекарь?
Они подошли к остановке. В отдалении замаячил автобус; еще один светофор – и он подъедет к ним.
– На данном этапе да, – ответила Элисон. – Но и с этим не все ладно, ей сокращают часы. У библиотек кончаются деньги.
– Зачем же тогда строят большую новую библиотеку в центре? Тратят миллионы?
– Не знаю… И не спрашивай меня, как все это понимать.
Элисон отвечала машинально: автобус приближался, урча, и она лихорадочно раздумывала, в какой форме должно происходить прощание с Селеной. Объятие, дружеское похлопывание по плечу, поцелуй в щеку? В итоге получилась несблансированная смесь из трех вариантов. Объятие длилось дольше, чем предполагалось обеими, и без нежных поглаживаний по спине тоже не обошлось, а вместо поцелуя они прижались друг к другу щеками, но губы Элисон задели ухо Селены, и воспоминание об этом прикосновении не отпускало Элисон весь вечер, как и тонкий естественный запах, исходивший от ее подруги. По дороге домой она смаковала эти ощущения и вдруг поймала себя на том, что тихонько напевает припев из новой песни своей матери.
Время шло, дни становились короче и холоднее, пока однажды, в начале ноября, не случилось нечто из ряда вон выходящее.
Рабочие часы Вэл скукожились с четырех полных дней до трех утренних смен в неделю. Зарплату ей уполовинили, и она поневоле все чаще сидела дома. В собачьем холоде. А заодно мучительно размышляя, хватит ли ей денег заплатить за отопление в следующем месяце. К тому же целый день смотреть телевизор в пустой квартире было скучно. Скучно и одиноко.
В среду днем она возвращалась домой из библиотеки на 11-м автобусе. Села в Харборне с намерением доехать до своего дома в Ярдли, дорога обычно занимала минут двадцать пять. Но, когда объявили ее остановку, Вэл передумала. В автобусе было тепло, дома холодно. В автобусе было полно людей, ее дом был пуст. Вид из окна автобуса постоянно менялся, из домашних окон всегда было видно одно и то же. Внезапно она поняла, что ей до смерти не хочется вставать с удобного сиденья и выходить в промозглую сырость.