Номер 11

Дедушку перевезли в хоспис на окраине Беверли. В первое посещение Рэйчел на небольшой лужайке перед хосписом, краснокирпичным зданием постройки 1970-х, пятнами лежал снег. Она приехала вместе с матерью и бабушкой. По дороге они завернули в супермаркет купить фруктового салата: ба беспокоилась, считая, что в меню хосписа маловато фруктов. Когда в середине дня они въехали на парковку, тесно уставленную машинами, декабрьское солнце уже начинало меркнуть. Тонкий рваный снег замерз в скользкую корку, и Рэйчел взяла бабушку под руку, чувствуя ее острый локоть даже через толстое твидовое пальто. Они медленно, осторожно преодолели скользкий асфальт. Пока они добирались от машины до входа в здание, сиявшего желтым светом и обещанием тепла, Рэйчел размышляла о безысходной печали происходящего, но также — вновь — о смирении перед неизбежностью. Она вспоминала о том, что нашептали ей ветки сливового дерева в начале сентября.

Что касается состояния дедушки, Рэйчел ожидала худшего и не ошиблась. Он лежал в кровати в палате на шесть человек и выглядел много более измотанным болезнью, чем его соседи. Дед сильно похудел, ключицы и грудная кость выпирали из-под ворота пижамы. Кожа страшно пожелтела. Он был подключен к капельнице и, когда они вошли в палату, улыбнулся еле-еле, с видимой натугой. Стоило им усесться вокруг его кровати, как взгляд его вновь потух. Он не говорил — хрипел, и, казалось, из последних сил. И безотчетно тянулся рукой к правой стороне живота, хотя касание причиняло ему боль.

Они просидели около него тридцать мучительных минут, пока не стало ясно, что дед хочет лишь одного — заснуть.

На улице уже стемнело, а изморось перешла в дождь. На выезде с парковки им пришлось заплатить три фунта.

— Я помню времена, когда парковки при больницах были бесплатными, — только и обронила ба. И больше никто не произнес ни слова.

* * *

Рэйчел и ее мать решили провести Рождество в Беверли. Ба отказалась ехать в Лидс, ей хотелось оставаться поближе к хоспису, чтобы навещать дедушку каждый день, пусть и удовольствие, что он мог извлечь из этих визитов, было весьма умеренным. Рождество они отметили тихо, втроем. Ник, брат Рэйчел, находился где-то за границей, вроде бы в Копенгагене у своей очередной подружки, надо полагать, датчанки. Днем в Рождество они навестили дедушку, принесли ему коробку шоколадных конфет и опять фруктов. Он сказал, что ничего не хочет. Конфеты они отдали медсестре, и та положила их под елку в холле, где уже лежали две похожие коробки. Лампочки на елке беспорядочно мигали, а из плеера, принесенного сестрой, дежурившей за стойкой, неслись традиционные рождественские гимны и эстрадные песенки, что были популярными задолго до рождения Рэйчел. И оттого хоспис казался еще безрадостнее.

На этот раз в доме бабушки и дедушки Рэйчел чувствовала себя странно. Как же мал их дом, удивлялась она про себя. У Ганнов на Тернгрит-роуд она успела привыкнуть к высоким потолкам и просторным комнатам, и теперь, словно Гулливер, воротившийся из страны великанов, заново приспосабливалась к нормальным человеческим пропорциям. Световой день заканчивался возмутительно рано. К половине четвертого тьма окутывала сад, и они, к этому времени вернувшись из хосписа, задергивали шторы, наскоро перекусывали яичницей, или фасолью, или бутербродами с сардинами и садились у телевизора, переключая каналы в поисках передачи, что отвлекла бы их от тягостных мыслей. Ганны, думала Рэйчел, наверное, сейчас где-нибудь на Карибах. Она представила, как Грейс и София весело плещутся в бирюзовой лагуне, а Мадиана возлежит на шезлонге в тени кокосовой пальмы, потягивая коктейль.

Она регулярно обменивалась смс с Джейми, тот гостил у родителей в Сомерсете. Ливия уехала в Бухарест. Дни тянулись медленно, стрелки часов еле двигались. Канун Нового года они предпочли не заметить, не говоря уж о том, чтобы отпраздновать.

Встречи с онкологом, лечившим деда, пришлось дожидаться более двух недель. Наконец утром в первый понедельник января он принял Рэйчел в своем кабинете. С бесстрастным лицом, подчеркнуто деловитый специалист слегка за сорок, он не был невежлив с ней, но и не скрывал, что эта встреча для него — лишь неприятная обязанность. Он был отлично осведомлен о новом лекарстве, название которого Рэйчел услышала от Ливии, и первым делом сказал:

— Уверен, вам известно, что цетуксимаб — чрезвычайно дорогой препарат.

Вопрос о цене почему-то не приходил Рэйчел в голову.

— То есть государственное здравоохранение им не обеспечивает?

— В некоторых случаях — да, обеспечивает. Но нам приходится подавать заявку в Фонд онкологических лекарственных средств.

— Вы можете это сделать?

— Не уверен, что в случае с вашим дедушкой я смогу найти убедительные доводы.

— Хорошо, о каких деньгах идет речь?

Врач сверился с инструкцией:

— Цетуксимаб обладает ПНЗЭ в 121 367 фунтов на достигнутый ПКУЖ.

— Пожалуйста, повторите это по-английски, — попросила ошарашенная Рэйчел после паузы.