«Номер один»

Челси улыбнулась, взяла распечатку текста интервью Грэма и начала вычеркивать слова:

«Мне неприятно думать о том, что (зачеркнуто)Миллисент сейчас не со мной. Если честно,(зачеркнуто) я действительно считаю ее более сильной певицей, и поэтому чувствую себя(зачеркнуто) глупым, эгоистичным и бездарным существом, как будто(зачеркнуто) мне нет дела ни до кого, кроме себя. Иногда(зачеркнуто) я просто ненавижу себя и даже не(зачеркнуто) хочу победы. Я люблю Миллисент(зачеркнуто) и намерен добиться ее. Она всегда была моим другом и уважала меня, не помыкала мной и не сюсюкала, (зачеркнуто)потому что я слепой». [12]

Закончив, она показала результат Кельвину и Тренту.

— Ты просто молодец, — сказал Кельвин с ободряющей улыбкой.

Трент снова покорился неизбежному.

— Да, отлично, — согласился он. — Ты действительно думаешь, что сможешь смонтировать это гладко?

Челси не удостоила его ответом. Вместо этого она повернулась к монтажному столу и опытными пальцами начала резать интервью Грэма. В проверенном временем стиле «колбасная нарезка» шоу «Номер один» она использовала монтажные переходы и резкую смену кадров, а также разные углы камеры, подложила под интервью мрачную музыку и отдаленный шум дороги, чтобы скрыть швы. В окончательной редакции Грэм говорил убедительно, хотя и нервно, а изъятия придали интервью болезненную настойчивость.

Кельвин был под впечатлением.

— Да, Челси, — сказал он, — это классическая «колбасная нарезка». Я использую его в своих семинарах. Смотри и учись, Трент.

— Уже учусь, шеф.

— Как насчет того, чтобы пригласить Миллисент поприсутствовать в зале? — предложила Челси.

— Потрясающе, — сказал Кельвин, — просто охереть. Трент…

— Уже звоню, босс, — сказал Трент, выхватывая телефон.

Миллисент была приглашена на живой эфир девятой недели, и, разумеется, ее не предупредили о содержании жестоко смонтированного интервью Грэма. Камеры отобразили каждую секунду ее унижения.

«Мне неприятно думать о Миллисент, — говорил Грэм. — Я действительно считаю ее глупым, эгоистичным и бездарным существом. Мне нет дела ни до кого, кроме себя. Я просто хочу победы. И намерен добиться ее, потому что я слепой».

Миллисент уже плакала, когда Грэм появился на сцене (не подозревая о причиненной ей боли), и продолжала плакать на протяжении первой половины жизнерадостного и неуместного исполнения песни Кайли Миноуг «I Should Be So Lucky», после чего, не в состоянии больше слышать «lucky, lucky, lucky», с плачем выбежала из студии.

Грэм скатился на дно телефонных рейтингов, после чего судьи на полном основании, единогласно и при поддержке зала выгнали его.

Финал, часть первая

Эмма сопровождала Кельвина на торжественный финал и впервые ощутила, каково это, когда тебя видят рядом с самой крупной телевизионной звездой в мире. Они впервые признали свои отношения на публике. Эмма сначала не хотела идти, но Кельвин был настолько уверен в победе принца, что настоял на ее присутствии на этом главном вечере и даже держал ее за руку, когда они шли по красной дорожке в окружении вспышек множества фотоаппаратов.

Конечно, Кельвин не объяснил Эмме, почему он так уверен в победе принца. Весь смысл его обещания заключался в том, чтобы его выполнение казалось жертвой с его стороны, практически невыполнимой задачей, и он был готов сдержать слово, только чтобы доказать свою любовь, верность и надежность. Поэтому он не хотел, чтобы Эмма решила, что это будет легко.

— Пока что все шло хорошо, — произнес он серьезно и с достоинством, — но теперь наступает трудное время. Квазар и Иона ужасно популярны и пока намного опережают ЕКВ.

Это была неправда, на самом деле все было совершенно наоборот. Помимо случая с исполнением «Do Ye Ken John Peel?», принц всегда опережал двух оставшихся финалистов. Однако Кельвин не собирался говорить этого Эмме, чьи глаза все шире распахивались от обожания при виде твердости и уверенности, с какой Кельвин выполнял ее просьбу.

— Поверить не могу, что ты делаешь это ради меня, — сказала Эмма, когда они вместе вышли из лимузина.

— Только ради тебя, моя дорогая, — сказал Кельвин. — Если принц Уэльский победит сегодня и станет героем нового молодого электората, благодарить он за это должен тебя.

Кельвину удалось убедить в этом даже себя. Несмотря на то что он с самого начала собирался сделать принца победителем, задолго до того, как Эмма подняла этот вопрос, не было сомнений, что выиграть пари у Дакоты теперь было для него менее важно, чем удачно провести кампанию по завоеванию доверия и, соответственно, любви Эммы. Она превратилась в наваждение.