Нопилей

Эту фразу Дирижер повторял с небольшими вариациями уже в четвертый или пятый раз. При этом он все так же приветливо смотрел на Елену и Нопилею. Конечно, за время столь долгой беседы выяснился целый ряд весьма полезной информации. Но каждый раз, когда речь касалась сути дела, разговор заходил в тупик.

В наступившей тишине послышались звуки странно неприятной мелодии: это вызывали Дирижера.

Кокадрарий спокойно, слегка фыркая, разговаривал с кем-то на видеополе. Сзади оно было странным образом непрозрачным, так что Елена и Нопилея не могли видеть, с кем он говорит.

— Дорогие друзья, — сказал он, когда видеополе погасло, — думаю, вам следует пойти со мной.

Елена и Нопилея с недоумением взглянули друг на друга, но встали, чтобы последовать за Дирижером Кокадрарием.

— Я с ней не разговариваю.

В первый момент Елена ужасно испугалась. Она слышала, как Нопилея, стоя рядом с нею, шумно втянула в ноздри воздух. Обмотанная толстыми голубыми повязками, Чинн т'Вхт лежала на двух довольно жестких теладинских скамьях-кроватях. Вдоль всей правой стороны ее тела были заметны большое темное пятно и неестественная выпуклость. Несколько ящеров сновали вокруг женщины-сплита, но, судя по всему, они просто наблюдали за ней. И только теперь Елена заметила маленький узелок из серебристой материи, который лежал слева от Чинн и шевелился через определенные промежутки времени. Елена поняла:

— Чинн, я… я тебя поздравляю!

— Я с ней не разговариваю, — повторила Чинн и отвернулась.

— Она… она отложила яйцо? — пробормотала Нопилея.

Широко раскрыв глаза, женщина-ящер смотрела на лысую, желтоватую головку младенца, выглядывавшего из серебристого узелка.

Но прежде чем кто-нибудь успел сказать хоть слово, Дирижер Кокадрарий, молча наблюдавший за словесной перепалкой, издал испуганный звук, нечто среднее между хрипом и фырканьем. Все взоры обратились на эстета.

— Пожалуйста, извините меня, — пролепетал Дирижер, у которого сильно побледнела чешуйка на лбу, и быстро свернул гибкий разговорный аппарат, спрятав его в потайной карман килта. — Ужасная, ужасная важная новость, — пробормотал Дирижер и вышел из комнаты так быстро, будто за ним гнались. На выходе он чуть не сбил с ног еще одного теладинца, который как раз хотел войти.

Елена непонимающе посмотрела на Нопилею:

— Что это было?

Нопилея подняла лапы вверх:

— Если бы я знала!

Ящер, который только что вошел в комнату, склонил голову и приветливо подмигнул Елене и Нопилее. На нем были невероятно узкие ярко-желтые легинсы, никакой раскраски на морде, зато когти на лапах были покрыты черным и белым лаком.

— Она все время такая сердитая. Но это, пожалуй, нормально. В конце концов, она же существо, излучающее ненависть, — сказал он на древнетеладинском и указал на Чинн и ее ребенка.

— Вы врач? — спросила Нопилея.

Елена в растерянности смотрела то на одного, то на другого, поскольку не понимала ни единого слова из этого диалога. Поспешное бегство Кокадрария было забыто.

— Гм, да нет. Я художник.

— Что он говорит, Нопилея? — вмешалась Елена.

— Он говорит, что он художник, — дословно перевела Нопилея.

На лице космолетчицы явно отразилось недоумение.

— Что, простите, только что сказал ваш друг? — поинтересовался художник.

Нопилея зашипела:

— Тшшш! Подруга! Моя подруга! А теперь все по порядку. Значит, это не госпиталь, а вернисаж?

— Да нет же! — Чешуйчатый плавник художника шевельнулся. — Конечно же нет. Я нашел это существо, излучающее ненависть, и доставил сюда. Оно было в ужасном состоянии, такое одинокое, лежало там, на улице. Кстати, меня зовут Гонарей Ианусис Йоландалас Четвертый, член Гильдии художников.

Поскольку Дирижер Кокадрарий на некоторое время их покинул, Йоландалас тут же предложил показать Елене и Нопилее Ианама Зура. Немного поколебавшись, Елена приняла предложение, поскольку у них все равно не было выбора. Ведь все инстанции, как бы приветливы они ни были, все равно отсылали их к Дирижеру и ничего не делали по собственной инициативе. У Йоландаласа был маленький аэромобиль в форме сплющенного биченосца. Елене пришлось втянуть голову и съежиться, чтобы занимать поменьше места; к этому она уже успела привыкнуть за стазуры, проведенные на теладинском баркасе. Наконец художник поднял свое транспортное средство, и они полетели над обширным болотом, служившим пристанищем для экзотических растений, цветов и животных.

— Превыше всего мы ценим красоту, — сказал Йоландалас и повел лапой, как бы охватывая этим жестом землю, горизонт и солнце. Нопилея тут же перевела сказанное. Художник продолжал: — Красота — это гармония и дисгармония, цвет и мрак. В силу необходимости функция должна уступить место форме, но времена темных солнцеворотов остались в прошлом. Великолепие Вселенной говорит само за себя каждой мельчайшей частицей. Наука и искусство, сливаясь, образуют единое целое.

— Это уже смахивает на религию, — заметила Елена.