Нора Баржес

Почки лопались, микробы весеннего гриппа поднимали головы, мир страдал и скрипел. Каждый спешил к нориным ушам со своей хворью, каждый нес свою весеннюю околесицу как ношу на алтарь норочкиного всетерпения, и она охала и поддакивала что было сил. Нора в таких ситуациях была бесподобна: она лечила и врачевала, дотошно накладывала повязки и потчевала рубленными вручную индюшачьими котлетами и душевную боль, и физическую, с одинаковым успехом.

Это она могла.

Майкл ощущал депрессию. Роттердамский профессор писал ему письма о сути сущего, и он вот уже несколько недель всерьез полемизировал с ним, развивая в себе непривычное состояние ума и души. Он не хотел приникать к грудастой, он хотел знать доподлинно, от чего человек умирает, набитый дурными и испорченными органами, хотя рождается, как правило, целехонький и гладенький.

Я прошу только об одном, – писал Майкл Павлу, Норе, своей первой жене, от которой так глупо ушел, – помогите мне найти ответы на вопросы, почему я так поступал, а не иначе, отчего я выбрал такой маршрут, а не иной.

Обсуждения душевной болезни Майкла, развившейся в нем стремительно, стало темой многих телефонных разговоров, и для Павла, почувствовавшего в этой истории свой шанс завладеть всей компанией, настали важные времена.

Старина, – написал он как-то Майклу, интуитивно выбрав для этого хороший момент – накануне дня рождения, когда тот был ослаблен и возбужден одновременно, – ты не бедный человек и можешь позволить себе посмотреть на звездное небо над головой. Отойди от дел и езжай путешествовать на год или два. Путешествия – источник удивительных ответов. Не волнуйся, я позабочусь обо всем.

Он отравил ему в подарок коллекцию путеводителей, получив в обмен все необходимые доверенности на единоличное ведение дел. Кто знает, может быть, это и был долг настоящей мужской дружбы?

С наступлением тепла Галина Степановна все чаще сидела пьяненькая на скамейке у подъезда, с искренним любопытством наблюдая за входами и выходами обитателей дома, копошением воробьев в теплеющих лужах, жениханием голубей, стычками на прудах между милицией и знакомцами-забулдыгами. Она провожала взглядом, изредка заходясь в курительном кашле, молодящегося дипломата с уже новыми подругами, почерневшего лицом, видать, от какого-то недуга, разработчика космических летающих аппаратов. Она всегда приветствовала Павла, который изредка подкидывал ей небольших деньжат, ласковым «сынок» и никогда не здоровалась с Норой, бурча ей в спину почему-то «бусурманская дочь» или «кукушка лысая», имея в виду «высланную за правду» дочь Анюту.

Нора, сжав губы, длиной темной тенью проскальзывала мимо нее, произнося еле слышно тоненькое: «Здравствуйте, Галина Степановна!» Она аккуратно ступала дорогими туфельками на мокрый асфальт и уносилась по нему прочь легко и стремительно.

Павел мог запросто присесть на секундочку, прежде чем занырнуть в свое безупречное авто, протрубить красивым баритоном: «Ну что, мать, греемся на солнышке?!», даже приобнять. Дипломат почему-то дежурно рявкал: «Здравия желаю», но только когда был один, а когда с девушкой – словно не замечал, стараясь по-нориному пролизнуть. Разработчик здоровался сухо, по-советски презирая разложение личности, но, учитывая последние времена, в его глазах все же иногда мелькало снисхождение.

Чего такой черный-то стал, – без смущения поинтересовалась как-то Галина Степановна, – больной что ль?

Закончилась эпоха, заканчиваемся и мы, – вздохнул разработчик, – наше конструкторское бюро купили итальянцы, поэтому мой сюжет закончен – зачем итальянцам такой папа Карло, как я?

Через несколько недель он послушно умер, заменив в последнем высказывании вопросительный знак на точку.

Валя, когда все уходили на целый день, спускалась к Степанне на скамейку, позвать «поесть горяченького». Она знала, что Павел никак не уволит ее за это, простит, а Нора, без Павла, при всем желании уволить ее не сможет. Руки коротки. Хотя уж, конечно, уволила бы на том основании, но она приводит пьянчужку в дом.

Каждый раз, входя в «их» квартиру, Степанна недовольно озиралась по сторонам, каждый раз сетовала на нынешние времена, когда такие вот «жидовочки» отхватывают такую вот жизнь, а заслуженные люди посносили давно барахло свое в комиссионки и собирают банки-бутылки по промокшим дворам. В ней бродил дух революции: забываясь сном, она нередко видела себя во главе колонны, с винтовкой в руках, стреляющей в спину таким как Нора.

Проходи, не таращься, – каждый раз с веселым хохляцким выговором приказывала ей Валя, – давай-ка вот борщечку с тобой накатим и да можно и стопарик к нему!

Всякий раз говорили про Анюту. Галина Степановна будто скучала по ней, дотошно расспрашивая бедную Валю о каждой подробности.

Что сказала? Кому? Когда? А нет ли фото? А кто эти Кремеры, еврейчики или как? Ну, беда тогда, беда…