Нора под миром

Кондаков недоумевал: куда все подевались? Примчалась взмыленная Вио-летта и забормотала что-то про свиней и про баланду. Выходило, что Маниловна заставила её ставить чугуны. Потом примчался Димка и тоже понёс какую-то ахи-нею. Типа, ему надо на свидание с какой-то Нинкой. Любовь Захаровна явилась пьяная, как чукча в Новый Год. Гримёрша припёрлась в каких-то срамных кало-шах. Мазурович прикалывался тем, что угощал всех щепками. Осветители перема-зались углём, как бомжи зимой. Все стаскивались на съёмочную площадку неохот-но. Всё-то у них валилось из рук.

Марианна откровенно хохотала, глядя на всё это позорище. А Динара была просто в ярости. Она одна и привела всех в чувство.

— Слушай ты, помреж малахольный! — прошипела она Мазуровичу. — Брось свои щепки и займись делом, а то покусаю!

Подошла вездесущая бабка Евдокия и стала потешаться над безобразием, ца-рящим на площадке.

Кто-то наяривал, как на гармошке, на брошенном чехле от камеры. Двое-трое пьяных осветителей толоклись, пихаясь локтями, на вытоптанном пятачке. Они плясали барыню. Четвёртым был чужой мужик. Никого и ничего не удивляло. Де-ревенские притащили с собой бутылку и угощали операторов. Рабочий из группы декораторов целовался с ёлкой.

— Ну что ты, милая, зачем же так толкаться? — нежно уговаривал он зелёную подругу.

— Под городом Горьким, где ясные зорьки, в рабочем посёлке подруга живёт! — распевали где-то в одичалом малиннике весёлые гуляки. Их дамы хохотали.

— А где Карсавин? — опомнился помреж Володя Мазурович.

Предстояло снимать сцены на природе. Героиня бродит со своим красавцем-фермером среди берёзок, а фермерша подглядывает из-за каждого пенька и рисует себе мысленные сцены: как она превращает Анастасию в труп.

Сцена пустяковая, нужна только для мотивации поступков главной героини. А то типа получается, только познакомились, так сразу в койку! Да, в принципе, конечно, можно. Только куда девать натуру? Что скажешь спонсору, когда он спросит: какого ради… вы шатались на природу?

Но дело дрянь. Из деревни выехать не удаётся. Ладно, хоть актёры пока ни о чём не догадались. Так что особенно их гонять за выпивку не стоит.

Володя думал, будет хуже. Как себе представил, что кому-то приспичит мот-нуться в Матрёшино за сигаретами или чем ещё, так потихонечку пошёл и ночью снял с карбюраторов все свечи. Типа местные упёрли.

А вообще-то интересно как всё тут получается! Мазурович был уверен, что в деревне будет скучно: глушь, темень, алкоголики и старики. И тут такая женщина ему попалась! Ой, мама! Представьте, живёт одна, ребята-близнецы.

Мазуровичу всегда нравились молодые, незамужние и худые топ-модели. А тут как глянул и подумал: и что я не кузнец? И вдруг ему представилось: живёт он с этой бабой-сказкой в колхозе этом десять лет. У них ребята — два белоголовых близнеца, корова, кур десятка два. С весны откормят поросёнка, осенью забьют. Дом справный. Подпол — лучше не бывает. Припасов море влезет. Солить-сушить грибы, огурчики мариновать, помидоры в банках.

Сколотить парник, поправить баньку. Ой, банька! С душистым веником, да с паром от печурки! Да с собственной женой! Напаришься, да так, что кожа словно бы становится атласной и дышит воздухом — едва душа не уплывает!

В предбанник вывалишься — голова кружится. Сядешь на прохладной лавке, а там вениками пахнет — ох! И квас ядрёный в трёхлитровой бутыли с высоким гор-лышком. Как тяпнешь — мама! — жить захочешь.

На волю выйдешь в чистой стираной рубахе, на мураву зелёную. Подсолнухи качают головами, на дичке зреют маленькие яблочки. Их есть нельзя: такие кис-лые, что челюсть сводит. Зато Глаша их хорошо сушить умеет на противне. Зимой такие пироги бывают! А пироги с грибами!

Как сядут они с Глафирой возле самовара после бани, робяты тут же за сто-лом, нальёт она ему большую бабушкину чашку и скажет так…

— Володька, пень дубовый! — сердито рявкнул режиссёр. — Ты долго будешь столбиком стоять?! Где Карсавин?! Вы что сегодня все, как заколдованные, хо-дите?! Вот вкачу вам неустойку!

Кузнец Варюхин тихо сполз с облаков на землю. Чего там бригадир опять орёт? Ах, да. Карсавина позвать.

Слегка пришибленного актёра нашли немного в стороне. Он забыл, зачем явился на площадку. Сидел и считал пальцы на руках. Всякий раз выходило, что одного недоставало. Карсавин весь извёлся и подозревал, что какой-то гад ему тут крепко подсолил. Судите сами: на каждой руке ровно по пять пальцев. В сумме должно быть десять. А как начнёшь их пересчитывать, так один куда-то пропа-дает!

— Нет, этого не может быть! — твердил он. И одурело принимался снова пере-бирать их все и называть по именам.

— Дубль первый. — предупредил актёра Кондаков. — Будешь портить — врежу в глаз.

Карсавин подтянулся и поискал глазами Марианну. А, вот она где. По сцена-рию он должен нежно обнять её за талию и отвести за дерево. Зачем?

— Чего "зачем"? — недовольно отозвался режиссёр.

Борька тоже оторвался от камеры и взглянул на этого лядащего верблюда.

— Он спрашивает, — ядовито пояснил Немучкин, — что ему делать с девушкой в лесу.