Нора Вебстер

Она вспомнила, как годами раньше побывала с Морисом на домашнем приеме у доктора Райана. Праздновали помолвку его дочери. Доктор Райан был тогда министром финансов. Она подивилась роскоши самого дома, официантам и рестораторам. Все гости, кроме прибывших из Уэксфорда, были в вечерних нарядах. Доктор Райан вел себя как аристократ, и ей было странно видеть, как робели и нервничали в его присутствии Морис и Шэй Дойл, который тоже приехал с ними из Эннискорти. Они были сами на себя не похожи, стоя в холле подле министра, изображавшего барина. Удивило ее и то, с какой легкостью министр принизил Хоги, назвав его торопыгой щенком без роду и племени.

“Он примкнул к нам, потому что мы были у власти, – припомнила она слова доктора Райана, – а власть – это все, чего ему хочется”.

Вспомнила тишину в машине, стоявшую первые полчаса на обратном пути, а затем, спустя несколько дней, – серьезность, с которой Морис передал слова министра Джиму. Позже от нее не укрылось, что если в присутствии Кэтрин, Марка или тети Джози разговор сворачивал на политику, Морис никогда не повторял тех слов доктора Райана. Они не предназначались людям иных взглядов.

Таким потерянным она видела Мориса еще только раз. Это случилось на собрании городских католиков-мирян под председательством доктора Шервуда из колледжа Святого Петра, где какой-то теолог говорил о переменах в церкви. Он настаивал, что власть церкви приоритетна и превосходит всякую прочую – закона, политики и прав человека. Для религиозного человека церковь должна стоять на первом месте не только по части вопросов религии, но и во всех прочих. Это, конечно, не означает, что вся власть у церкви, а гражданское право не в счет, но ее власть – главная. Когда начались прения, Нора толкнула Мориса, так как знала, что он не согласен с мнением теолога, – как, разумеется, и она. Но Морис никогда бы не стал затевать прилюдный богословский спор. Ей не забыть выражения его лица – озадаченного, беспомощного, почти испуганного, как на том приеме у доктора Райана в Делгани.

Джим тепло отзывался о перспективах Хоги, однако Нора знала, что в действительности он не одобрял его, как не жаловал большинство молодых министров. Ей самой Хоги нравился – или нравилось то, что она о нем знала, – ее восхищали его амбициозность и тяга к переменам. Сейчас же она еще более прониклась к нему симпатией – после того, как прочла речь, посвященную бюджету, в которой он отдельно упомянул вдов. Он снова повысил пенсии, и опять задним числом. Будь у нее уверенность, что так и продолжится, то можно было бы и не продавать дом в Куше. Последнюю сумму, пришедшую после перерасчета пенсии, Нора решила положить в банк, добавить к деньгам, вырученным за дом, с которыми Нора не знала, как поступить.

В очередной визит Джима и Маргарет она снова завела речь о Хоги. Джим интереса не выказал.

– Популизм – вот и все, чем он сейчас занимается. Я недавно видел его фото – восседает на коне, точно лорд.

– Да просто умора, – подхватила Маргарет.

– Ничего хорошего от него ждать не приходится, – подытожил Джим.

– Зато он единственный из политиков, кто печется о вдовах, – ответила Нора.

– Джим слышал о его похождениях в Кортауне, – сказала Маргарет.

– Шампанское пил, – пояснил Джим, – заказывал все новые марки, какие только имелись во “Флэш Хэррис”[35], а компанию ему составляли алчные подрядчики, адвокаты и такие же политиканы. И все смотрели ему в рот. Какой-то театр, право слово.

– Не вижу ничего плохого в том, что он развлекается, – сказала Нора.

Она подумала, что Морис наверняка заступился бы за Хоги. В отличие от Джима, он полагал, что старикам за семьдесят негоже занимать руководящие государственные посты, и ратовал за перемены.

Джим барабанил пальцем по подлокотнику кресла и тихо насвистывал. Он не привык слышать от женщин возражения, и она улыбнулась при мысли, что ему, если он продолжит у них бывать, придется научиться терпению.

* * *

Однажды мартовским вечером Нора открыла на стук, на пороге стоял мужчина, она узнала водителя грузовика – того самого из компании Гибни, что завел с ней беседу о беспорядках в Дерри. Она пригласила его в переднюю комнату, испуганно подумав, что с кем-то из детей что-то стряслось. Она мысленно перебрала всех. Донал сейчас сидит в лаборатории Маргарет и печатает фотографии, Конор в дальней комнате. А Фиону и Айну этот человек вряд ли знает, и если на то пошло, то и Уну, Джима и Маргарет – тоже. Гость явно нервничал.

– Простите, не знаю вашего имени, – сказала Нора.

– Мик Синнотт. Мы были хорошо знакомы с вашим отцом. Жили рядом на Росс-роуд. Мистер Вебстер обучал меня, упокой Господь его душу.

– Вы знали моего отца?

– Это было давно. Теперь уже мало кто его помнит. Сосед заходил к соседу как к себе домой. Так у нас было заведено.

Внезапно он расслабился, но Нора все еще не понимала, зачем он пришел.

– И чем я могу быть полезна? – Она постаралась взять тон не слишком властный.