Норби

Едет улан, едет,
Конь под ним гарцует,
Убегай, девчонка,

А то поцелует.

10

— Графское вино, пфе! — мсье Бриссо пренебрежительно фыркнул. — Да что богатеи в вине понимают? Им уксус в бутылку с этикеткой нужной залить — ни за что не отличат. Спесь они пьют, а не вино, мсье Корд. А вы это попробуйте, настоящее, не графское. Красное, в прохладу самое правильное. И вы, мадемуазель, присоединяйтесь. Оно, конечно, без хрусталей с фарфорами, но так даже приятнее. Естество к естеству, мсье Корд.

Вино было красным, густым, тягучим, словно кровь и чуть-чуть с кислинкой. Стаканы глиняные, в яркой поливе, скатерть на столе вышитая, с узорами, стол же на маленькой веранде при отеле, которым и заправлял пышноусый мсье Бриссо. Керосиновая лампа, висевшая на железном крюке, завершала картину. Желтый огонь, черные тени.

Анна Фогель сняла комнату в том же отеле, что и я. Ничего удивительного, иных гостиниц в Ламотт-Бедроне не нашлось. Хозяин, на радостях от того, что оба номера не пустуют, решил угостить постояльцев настоящим красным — правильным! — вином собственного изготовления.

Мухоловка тоже села за стол, но даже не притронулась к стакану. Молчала, глядя куда-то в ночь. Я цедил вино, почти не чувствуя вкуса. Что то пойло, что это. Настоящий бурбон здесь не найти, извели французы Бурбонов!

Хозяин оказался не только словоохотлив, но и чуток. Подлив мне вина из кувшина, встал, пожелал спокойной ночи — и пропал во тьме. Мухоловка, проводив его взглядом, достала из сумочки пачку сигарет. Негромко щелкнула зажигалка.

— Хуже, чем в тюрьме, — равнодушно бросила она по-немецки. — Никуда не уйти, всюду ты. Даже во сне.

Иной бы возгордился, но я представил, какие сны видит Сестра-Смерть и невольно вздрогнул.

— Моя ошибка, фройляйн Фогель. Тебя нельзя было посылать в Европу. Мой друг предлагал снять для тебя приличную квартиру в пригороде Вашингтона и время от времени привлекать, как консультанта. Но разведчиков такого уровня у нас просто нет.

Она поморщилась, словно от боли.

— Все равно бы уехала, герр Корд. Западное полушарие слишком тесно для двух женщин и одного мужчины. Я задыхалась, когда видела ее счастливое лицо. Странно, что я говорю об этом вслух, но меня только что раздели и изнасиловали у тебя на глазах, так что. Все равно!

Я постарался улыбнуться.

— Рыцарь из меня, конечно, не получится, фройляйн Фогель, но я с удовольствием пристрелю старую грымзу у тебя на глазах. Некоторые вещи лучше вслух не поминать.

— Даже так? — ее глаза блеснули живым огнем. — Выходит, твоего друга не просто перевербовали? Это лишь начало истории.

Я глубоко вздохнул. Графиня только намекнула, краешком, легким касанием. Но я-то понял.

— Кстати, «фройляйн» и «ты» в одной фразе — нонсенс. Имя лишний раз слышать не хочу, так что зови по фамилии. А то, что ты не Джонас, а Норби, я поняла почти сразу.

Взяла стакан, выпила одним глотком, ударила донышком о скатерть.

— Ты мне и сегодня приснишься. Черное подземелье, луч фонаря, твое лицо, голос, твои руки на моем теле. Но самое страшное — просыпаться и понимать, что ничего не кончилось.

Надо было что-то решать, и я решил.

— Снимаю тебя с операции, Фогель. Завтра едешь в Париж, идешь в посольство, и тебя отправляют в Штаты. Месяц в клинике, а потом занимайся своими эмигрантскими делами. Восточное полушарие слишком тесно для двух психов, мечтающих друг друга придушить.

Мухоловка встала, шагнула ближе. Я тоже поднялся, чувствуя, что слова теперь уже ничего не значат. Они просто наклейки, этикетки на бутылках. Чтобы понять вкус, нужно омочить губы.

— Ты настолько меня боишься, Норби?

Запах вина, запах крепкого табака, запах Анны Фогель.

* * *

— Сейчас ты допьешь свой стакан — и будешь молчать до утра, иначе просто не проснешься. Но вначале я спрошу у главного американского шпиона: зачем ты врал о своей жене? Марсианский ранец — почему?

— Вероятно потому, что я представляю свою жену приблизительно так.

— В номере свет не включай, достанешь фонарь — тот самый, из подземелья. Какая же ты все-таки сволочь, Норби!

— Я знаю.

Фонарик лежал на самом дне чемодана. Я вытряхнул все вещи и ударил белым лучом в стену. Ее рука поймала огонь, пропустила сквозь пальцы.

— Можешь выключать, я уже все представила. Вдруг теперь я увижу другие сны?

* * *

Все идет не по плану. Не по плану идет все. Идет все не по плану. Он был одиноким ковбоем, отважным, надежным, простым, и храброе, верное сердце он отдал глазам голубым. Леграна поймали точно так же, он был живым человеком. Он был живым.

* * *

Рассвет пришел слишком быстро. Солнечный отсвет упал на подушку, и Мухоловка поспешила закрыть глаза.

— Можешь говорить, — разрешила она. — Но говорить — не значит убегать. А лучше закрой шторы.

Когда в комнате вновь стало темно, Анна села на кровати, откинула со лба липкие от пота волосы.

— Сейчас скажу какую-нибудь глупость, о которой стану жалеть всю жизнь. И не думай, что я тебя простила.

— Уже сказала, — я сел поближе, обнял ее за плечи. — Мне разве требуется твое прощение? Ее губы скользнули по моей щеке.