Норильск - Затон

Мозговой ничего не ответил. Погладил руками берег. Вздохнул. Но вглядевшись в поворот реки, огибающий небольшой остров с чудным названием Пьяный, рядом с «Затоном», вдруг начал рассказывать:

— Я вот сейчас плыл на катере, а голова крутила кадры старой плёнки воспоминаний. Порт Дудинка всплыл. Как наяву. Гнали нас по воде в трюмах. Адское турне. Гниль, мрак, голод, трупы пополам с живыми. Мёрзлый хлеб бросали сверху, да и того было смех один, чтоб хоть кто-то доплыл. Вышли в Дудинке на воздух, дохнули и чуть не сдохли. Сил идти нет. Качает. Хотелось упасть на берег прижаться грудью к земле и целовать. Мы с Илюхой молодые были и то невмоготу. Кто постарше или вымученные пересыльными дорогами, хана. Холод уже собачий был, а мы в рваной кирзе. Одежонка никакая. На берегу стол, за которым решалась наша дальнейшая судьба. Поняли только с Ильёй, что придётся идти пешком далеко. Отсиделись на берегу маленько и пошли. Спали на мёрзлой земле. Поднимались рано. Всё тело ломило. Какой сон, если земля обжигала холодом. Ноги еле тащили, еда кусок хлеба и кипяток, но это всё же лучше было, чем трюм. Скороговорки: «Шаг влево, шаг вправо считается побегом, оружие применяется без предупреждения, пошли!» Доносящиеся со всех сторон, лязг затворов и лай собак подбадривали. Шли, а куда деваться. Думали, хоть днём разогреет, но ничего подобного. Солнца нет. Туман не рассеивался. Только ходьба понемногу разогревала. Время шло не торопясь. Втягивались. Раза два в день устраивали привал. Садились или ложились на мёрзлую землю подсовывая, кто под голову, а мы с Ильёй под себя котомки. Понимали, отморозим всё к чертям. Какие потом из нас будут мужики. Приткнёмся спинами друг к другу и спим. Небо серое, — тоска. Полярная ночь на нос садится. А так хотелось увидеть кусочек голубого. По 30 километров проходили за день. Раз на привале достали последний кусок хлеба, разломив, поднесли ко рту, глянь, а перед нами неизвестно откуда взявшаяся здесь бродячая собачонка. Пришлось делиться. Кусок не лез в горло, видя, какими глазами она на нас смотрела и как, глотала слюну. Схватила и целиком проглотила.

— Так и топали по тундре? — вставил прапорщик, боясь, что вдруг разговорившийся Мозговой остановится. Но тот продолжил:

— Иногда попадались какие-то маленькие населённые пункты. Сейчас я уже знаю, что это были новые рудники, шахты, а тогда мы такие места называли «станками» Вот там день отдыха устраивался. Лечились, штопались, ремонтировали обувь и лежали. Лежали, это красиво сказано. В домике, рассчитанном в лучшем случае на 25 человек, вталкивалось двести пятьдесят. Естественно, сидели спина к спине. Счастливчиков попасть на нары как всегда было мало. На ужин давали «затируху»- это вроде клейстера из ржаной муки.

— Чего они вас попёрли по тундре, а не по Норилке сплавили до «Затона»? — удивился такой карусели Никитин.

— Кто их разберёт. Одни, рассказывали, что гнали в другие лагеря, но потом кто-то там чего-то перерешил и нас развернули на «Затон». Топали почти босые под усиленным конвоем. А кто бежать-то будет? Болота кругом и зима на носу. Тундра коркой уже взялась. Подохнешь сразу. Шли до лагерных бараков, чей оскал ещё виден в старом городе сейчас. Переночевали, а утром опять погнали пешком до реки. Там построили, посчитали, загрузили на «Рыбак», прицепили к нему баржу и погребли по реке. Вода уже тонкой коркой по ночам бралась. Сидим, холодный ветерок пронизывает насквозь, рябя воду и давя нас скользящими по земле и воде тенями облаков. Плывём, матерь Божья, куда? Справа тундра, слева, как после атомной бомбёжки лесок. Ну, думаем с Ильёй, это дорога в один конец. На лесоповале тяжело было, но не настолько. А тут всё, амба. Косточки наши здесь и сгниют.

Желая порадовать Мозгового, прапорщик вспомнил о катере:

— «Рыбак» то до сих пор Тимофей Егорович на плаву. Он за «Затоном» и записанный. Хочешь, сплаваешь, как-нибудь. А, что и, правда, приезжай, рыбку половим, уху на берегу сварим. Глядишь, развеешься немного. Командир новый, парень вроде не плохой. Ильёй зовут, как и вашего друга. Ты ж его видел.

— Я заметил, толковый парень, кого-то он мне напоминает.

— Вот! Говорю ж нормальный, — заявил он. И желая продолжения рассказа Мозгового осторожно, проговорил:- Даже не верится, что «Затон» через такое прошёл.

— «Затон» жаль, а людей? Смотрю на причал ваш, нами сработанный, даже сваю могу потрогать, что сам же и вбил. Вышка вон стоит, глаза закрою и вижу, как пулемёт бунт косит. Голодные, мокрые и эти норы. Народ от безумства попер на пулемёты. Снести бы её к едрени фени, но пусть стоит. Стоит, дьявол ей закуси.

— Не отпускают вас лагеря, — посочувствовал Никитин, разливая по кружкам водку.