Норильск - Затон

— Ты меня не понял, — притянула она его лицо к себе. — Я ничего другого, как находиться около тебя, не хочу. Просто немножко грустно. Привыкнешь к ребятам и на тебе, надо прощаться, идёт замена офицерского состава, дембель вон улетел. Опять новые люди.

— Иди ко мне, крошка, — прижал он её к себе, целуя.

— Мне сегодня показалось, что мы находимся на самом краю земли.

— Ты почти права, за мной никого уже нет, я перекрываю, всё расстояние до океана. — Желая отойти от грустной темы с большей, чем чувствовал весёлостью, спросил:- Как тебе весенняя тундра?

— Скорее бы уж начала зеленеть.

Действительно, освобожденная от снега, буроватая поначалу тундра постепенно зеленеет. Весна быстро переходит в лето. Как улыбка первой любви, наступает оно, очень малюсенькое, короткое. Непрерывным потоком, как золотой дождь, льются на тундру солнечные лучи. От такой массы света и тепла бурно все бросается в рост. Цветут звездчатки, камнеломки, астрагалы, золотистые маки, лютики, розовые мытники и голубые незабудки! Ярко оранжевым пламенем вспыхивают бутоны купальницы. Лиза бродила с лучащимися восторгом глазами по настеленным дорожкам, не в силах оторвать глаз от бесконечных просторов. Она еще не решалась одна пойти куда-то. Но сегодня, немного осмелев, забрав Тимку, бродила по берегу реки вдоль затона. Интересно же посмотреть самой на такое чудо. Все, на что смотрят сейчас ее глаза, она видела в фильмах и журналах, а тут вот любуйся — не хочу. Прикасайся рукой — радуйся. Березки, маленькие, измотанные холодом, тоненькие и несчастные, скребли сердце. Рука, потянувшаяся, за благоухающим цветком, застыла и резко отдернулась. Тело обжег жар. Весна в обвалившейся яме вымыла человеческие кости. Подхватив сына, она неслась к «ДОСам».

Прошлое «Затона»

Она так бежала, так бежала…

— Лизавета Ильинична, что случилось, поймал ее ошалевшую за локоть Никитин.

— О, Боже, там, там… — переводила она дыхание не в силах переложить на человеческий язык увиденное.

Ему не оставалось ничего, как пошутить.

— Не иначе белого медведя увидели?

Не принимая шутки она, захлёбываясь словами, выпалила:

— Хуже, там кости, могила…

Прапорщик снял фуражку, и, вытерев дно платком, делано безразлично сказал:

— Ох, невидаль. Точка-то на костях стоит. Здесь лагеря сталинские были. Вот так, дочка!

Лиза ожидала любого объяснения, только не такого.

— Как лагеря?… — опешила она. В груди её что-то ёкнуло.

Он развернул её к вышкам.

— Вышки видите на холмах?

Она, конечно же, их видела. Ещё с первого дня приезда на затон они бросились им в глаза. Но она им приписала иной статус.

— Да, я думала: пожарные, такие на полях в селах ставят.

Никитин покашлял в кулак.

— Как бы не так — сторожевые. Там, у продовольственного склада и рельса осталась арестантская. Страшные лагеря на «Затоне» были. Вода с трёх сторон, а сзади непроходимые болота. Видите настилы в топях, это все кости арестантов. Они эту точку и строили. Все, что вы видите вокруг, их руки сработали.

Лиза окончательно расстроилась. Опустив сына на настил, в волнении провела ладонью по лицу.

— Господи…, как же это? Зачем же на кости настилы стелить… — это же люди.

Казалось: ноги сами поднимались от земли не желая топтать настил. Если б можно было летать, не касаясь втоптанного в болото праха, если б можно было… она б никогда на него не ступила.

— Для устойчивости, — пояснил он. — Чтоб не топло в болотах.

Она непонимающе покачала головой.

— Не укладывается такое в голове. Неужели всё это делали люди в здравом уме.

А тот потянул её за локоть.

— Пойдемте, я вам землянки покажу, вырезанные в берегах. Вечная мерзлота. Вот и использовали…

Он подвел ее к крутому берегу реки, где еще зияли огромные пещеры, вырубленные в вечной мерзлоте. У неё сдавило горло. На глазах выступили слёзы:

— Разве здесь можно было жить, Александр Николаевич?

— Согласен с вами, страшное место. Сам, когда стою у этих землянок, горло спазмы сжимают. Отсюда и костей несчитано. Теперь понимаете?

Это она понимала, но не понимала другое.

— Не понимаю, откуда такая в человеке жестокость? — прошептала она, повернувшись к нему. — Откуда рождается в некоторых потребность с особой жестокостью уничтожать себе подобных?

Никитин отвёл глаза. Что сказать этой молодой женщине. Нет слов. Плюнуть бы, вон злой беспомощный плевок на губах висит, но душа не даёт. Всё людскими телами тут удобрено и кровью полито.

— От дури, — пробормотал он, отводя глаза. — Мерзость начинается тогда, когда животное начало в нас побеждает человеческое.

— В живых остался кто? — осторожно спросила Лиза.

Никитин закивал головой, подтверждая свои слова.

— Есть, даже приезжают сюда. Сидят, вспоминают, водку пьют. Многие в Норильске осели. Чего далеко ходить, директор комбината — бывший зек. Каждый год бывает и друг его, замом был у него, сейчас в Москву ушел в Министерство, тоже наезжает, не забывает. Раньше-то они вдвоем приезжали, а сейчас как получится.

— Невероятно, разве можно в таких условиях еще и выжить? — вытирала бежавшие по щекам слезы Лиза. — Да и как после пережитой здесь жути сюда приезжать…