— Сейчас, подожди, — побежал он на кухню за полотенцем, облив её. «У самого руки не меньше больного трясутся. Надо закрутить гайки. Так нельзя распускаться». — Промелькнуло в пылающей голове.
Она тоже заметила эту его беготню и попросила:
— Илюша, не мельтеши, я больше не хочу.
— Ты же съела как птичка?
Она замотала растрёпанной головой. Он собрал тарелки на поднос и понёсся в кухню.
Вернувшись, он сорвал с неё старые лохмотья, ужасаясь её худобе, отнёс измученное тело в ванную комнату. Включив воду, сообразил, что самому самое время поменять шикарный деловой костюм на домашний и, чертыхаясь, рванул в спальню. Она, как слабый ребёнок только старый, крутилась под его руками, позволяя себя мыть, даже не охая под давившей и причиняющей ей боль силой. Он намыливал спину, руки, лил шампунь на голову, стриг ногти и опять начинал работать мочалкой заново. Кожа или грязь сходили слоями, не понять. Завернув женщину в простыню, он отнёс её в спальню. Сев рядом на колени и забрав её руки в свои, он целовал тоненькие бесцветные пальчики, шепча:
— Как же так Танюшка?! Как? Мы же тебя, девочка, оплакивали.
Она смущённо просила:
— Не бойся я не сумасшедшая.
— Я понял, — поторопился он с заверениями.
— Так мне было легче дождаться тебя. У меня была горячка, — объясняла она.
— Это после родов, — догадался он.
— Я родила? — удивилась она, — не помню…
Он бестолково объяснил то, что пришло на ум сейчас:
— Это у тебя задвижка сработала, тем и спасла твой разум.
— Ничего не помню, — беспомощно взялась она за виски.
— Дочка у нас, Лизонька.
— Дочка?!
— Внук уже есть.
— Внук?! Сколько же прошло, ты не изменился, — совершенно растерялась она.
Тут он вспомнил про фотографии.
— Полежи, я принесу фотографии, — поспешил он в кабинет за альбомом. Решив пока не рассказывать ей всё о судьбе дочери. — Вот смотри, — приподнял он её на подушках, вернувшись и подавая фотографии.
— Плохо вижу, — показала на глаза она.
— Ничего, очки купим. Это от нехватки витамин. Вызову секретаря, подберёт тебе одежду, и поедем завтра к врачу. Тебя посмотрят, послушают. — Говорил и говорил он, целуя и поглаживая её худые и совершенно прозрачные ручки.
— Илюша, ты выжил в этой мясорубке? Я уже перестала надеяться. Ждала, ждала… Знала, что если живой останешься, то найдёшь…
— Выжил Танюшка.
— Только поседел, — погладила пальчиком она его висок.
— Есть такое дело.
— Сколько же всё-таки прошло, я устала считать?
— Много.
— Конечно, много, если ты седой и дочка взрослая. — Она задавала вопросы, странным образом на них отвечая. — А это Тимофей, я его узнала.
— Сын его Илья, а Тимофей вот, — ткнул он в Мозгового.
— Они так похожи.
— Ты абсолютно права.
— Кто эта женщина?
— Его Лиза. Лиза Седлер. Помнишь, я рассказывал? Мы ещё нашу доченьку назвали в честь её.
Она сморщила лоб и заверила:
— Я вспомню, вспомню, не волнуйся.
— Ты не устала?
Она помотала головой.
— Нет, я забыла, как разговаривать…
— Бедная, ты моя, — сорвавшись и перебив, притянул он её к себе.
— Чтоб не разучиться совсем сама с собой говорила ночью, — продолжила она.
— Милая Танюха, — положил он голову на её грудь, под маленькие слабые женские пальчики.
— Илюша, мы где?
— В Москве, у меня дома.
Её испуг заколотился сердечком в слабой груди.
— Меня не заберут отсюда?
Дубов поторопился успокоить:
— Нет. Не бойся и не думай об этом.
— Не уходи…,- взмолилась она, видя, что он поднялся.
— Пойду, позвоню, подожди…, - попятился он из спальни, поняв, что она не выпустит его, пока не уснёт.
Заскочив в кабинет, первой озадачил секретаря, а потом дрожащей рукой набрал Норильск. Сейчас руки у всегда спокойного Дубова дрожали. Он, не дождавшись соединения, от нетерпения кричал в трубку: — «Алло! Алло!»
— Привет старина, — послышался в трубке голос Тимофея, — рады слышать, как дела?
Он завопил:
— Ты представить не можешь того, что я тебе сейчас скажу.
— По голосу твоему, что подсвистывает сейчас, действительно представить сложно. Так в чём дело, старина?
— Я Таню нашёл.
Мозговой думая о месте захоронения выговаривал:
— Вот и хорошо могилку сделаем, крест, как полагается, поставим.
— Ты меня не понял, — задохнулся Дубов в возмущении.
— Почему понял. Ты нашёл Татьяну.
— Я её живую нашёл.
— Постой, ты здоров? — опешил Тимофей.
А Дубов, пока не ударились в фантазии, торопился объяснить:
— Она в психушке была. Он в горячке вывез её как-то из лагеря. Понимаешь?
— Ничего не понял.
— Что ж ты непонятливый-то такой, — негодовал Илья Семёнович. — Тот кадр, поместил её в психушку и сам около неё был. На психиатра выучился. Вытаскивал её, думая, что она сумасшедшая.
Мозговой всё же осторожно переспросил:
— А там точно всё нормально и ты ничего не напутал?
— Она и более-менее в норме.
Мозговой показал Лизе жестом, чтоб подала стул, ноги подкашивались.
— Как же он проморгал её?
— Ему кретину и в голову не могло прийти, что она притворяется.
— Не знаю, что и сказать, старик, тут Лиза трубку рвёт.
— Ты как её нашёл Илья? — отняла трубку у Мозгового Лиза.
— Дали мне «там», ты поняла где, его адрес.
— И что?