Норильские судьбы

Его обнаружили мертвым с заточкой в спине в нескольких десятках метров от вахты третьего «каторжного» отделения, которое входило в состав Горлага (Государственный особого режима лагерь), включавшего восемь отделений, в том числе шестое «женское». В Горлаге сидели только осужденные по политическим статьям. Работали на самых тяжелых работах в шахтах, рудниках, на строительстве дорог. Рабочий день составлял двенадцать часов.

За смерть мужа Августа Михайловна винила и себя, так как ему часто приходили предупреждения и угрозы, чтобы он урезонил свою жену.

Причиной всему были ее регулярные, по долгу службы, проверки финансовой, имущественной и продовольственной деятельности в лагерях Норильска.

Кухни лагерных отделений постоянно испытывали нехватку продуктов, а на складах скапливались излишки, которые расходились между сотрудниками администрации лагеря или продавались «блатным».

Каждая проверка выявляла такое количество нарушений, приписок, воровства, обмана, что после ее ревизий были осуждены и потеряли должности более десятка ответственных лиц. Ее честность, принципиальность и неподкупность раздражала и бесила многих управленцев. Некоторые откровенно затаили на нее злобу.

Начальник караула

Сержант Дьяков, заступив на пост начальника караула, шел вдоль колючей проволоки, поддергивая постоянно сползающий с плеча автомат. Настроение было подавленное – замучила изжога.

Накануне практически всю ночь пили спирт с дружками на берегу озера Круглое. Разошлись только под утро. Выспаться перед дежурством не удалось, голова трещала и разламывалась. Он постоянно поглядывал на часы. До лагерного отбоя оставалось еще почти два часа, а ему не терпелось быстрее опохмелиться.

Взглянул в сторону сидящих на крыльце лагерного барака заключенных. Те о чем-то громко переговаривались через колючую проволоку с женщинами, которые ожидали разрешения на проход в промышленную зону. Временами все дружно начинали смеяться.

– Че вы, суки, ржете там, как кони? – зло крикнул он.

– Да пошел ты, Сталинский выкидыш! – прозвучал с такой же злостью ответ.

– Это кто сказал? – взревел сержант, подойдя вплотную к колючей проволоке.

– Конь в пальто! – ответили ему.

Сержант передернул затвор. Отрыжка обожгла горло. Он достал с пояса фляжку, сделал глоток, прополоскал горло и выплюнул прямо на колючую проволоку.

– А ну, встать! Сучье поганое! – дуло автомата повернулась в сторону крыльца.

– Что ты клацаешь затвором? Кого ты пугать собрался, вертухай позорный? Мы уже давно отпугались.

Заключенные на крылечке поднялась и с ненавистью уставилась на сержанта.

– А я вашу маму сейчас попугаю! – вслед за словами прозвучала короткая автоматная очередь.

Один заключенный упал замертво, трое раненых корчились на земле. Остальные, прикрывая голову руками, кинулись в барак. Сержант стрелял вдогонку, пока не закончились патроны.

На крыльце барака третьего «каторжного» отделения осталось лежать три трупа, семеро раненых стонали от боли, пытаясь заползти внутрь.

Сержант плюнул себе под ноги и быстрым шагом, на ходу перезаряжая обойму, направился в караульное отделение.

Он тогда не мог предположить, что эта стрельба послужит толчком для знаменитого Норильского восстания, вспыхнувшего под лозунгом «Черные флаги» в год Черной змеи.

В Норильске на тот период было семьдесят семь тысяч жителей, из них шестьдесят восемь тысяч заключенных, среди которых были подданные двадцати двух стран.

На следующий день в знак протеста расстрела на работу не вышло более десятка отделений.

К бастующим по радио обратился начальник Горлага генерал Семенов с призывом выйти на работу, но это не помогло. В лагере начали создавать забастовочные комитеты.

На следующий день более десятка офицеров под командованием генерала Семенова, стреляя кто вверх, кто в землю, вошли в зону третьего «каторжного» отделения. За ними следовали четыре пожарные машины. Из бараков навстречу начали выбегать заключенные. Вскоре полуторатысячная молчаливая толпа преградила дорогу.

– Бей их, ребята. Окружай! – донеслось из толпы.

– Отрезай от вахты. Смерть палачам!

Офицеры в панике стали отступать. Пожарные машины спешно начали разворачиваться, ударяясь друг в друга. Офицер Качаев не успел отскочить, и был насмерть придавлен к столбу. Водитель машины не стал его подбирать.

Генерала Семенов, размахивая пистолетом, начал кричать:

– Назад, сволочь. Пристрелю!

Но машина пронеслась мимо, чуть не зацепив и генерала.

Взять на испуг третье отделение не получилось.

Семенов не унимался. Его судьба висела на волоске. Необходимо было срочно навести порядок в лагере, до приезда московской комиссии и обезглавить забастовочный комитет. Он пошел на хитрость.