Читаем Норма полностью

Он вынул из стола складной нож, раскрыл и лезвием поддел пробку.

Она поддалась.

Из банки пахнуло чем-то непонятным. Капитан вытряхнул сердце на ладонь. Оно было тёплым и влажным. На его упругой лиловой поверхности, пронизанной розовыми и синими сосудами, был вытатуирован аккуратный якорь.

Ночное заседание

Совещание инженеров в управленье застал рассвет. Гаснут лампы, и сумрак серый входит медленно в кабинет.

– Я смотрю в знакомые лица, – улыбясь, прошептал председатель горисполкома на ухо секретарю обкома, – удивительно, Петрович, как могли за одним столом уместиться столько строек моей земли!

Секретарь обкома ответно улыбнулся.

– Волхов, первенец гидростанций, открывавший пути весне, – продолжал председатель горисполкома, – молодым навсегда остался и творец – старичок в пенсне.

– Этим взглядом, прямым и пылким, смог он будущее постичь, – ответил вполголоса секретарь, – эту руку в узлах и жилках пожимал Владимир Ильич.

– А вон сидят над проектом трое. Это ими возведены Чиркизстрой и два Днепростроя…

– До войны и после войны?

– Ага. Вон питомцы гвардейской славы – по осанке ты их узнай. Наводившие переправы через Вислу, Одер, Дунай.

Секретарь обкома посмотрел, вздохнул:

– Крутоплечи, тверды, что камень. На подошвах сапог – земля. С отложными воротничками перешитые кителя…

– А рядом с ними – геолог упрямый, несговорчивый человек.

– Я знаю, краткой сталинской телеграммой окрылённый на весь свой век.

– Собрались сюда эти люди – значит, в срок иль быстрей, чем в срок, город встанет, плотина будет, море вспенится, хлынет ток…

Инженеры великой стройки сквозь табачный сухой туман видят в окнах, как на востоке поднял солнце портальный кран.

Снизу крановщику махал рваной рукавицей монтажник:

– Вира, вира помалу…

Солнце выбралось из портовых построек и повисло, раскачиваясь на стальном тросе.

– Вируй, вируй… – слышалось снизу.

Крановщик торопливо закуривал, отпустив рычаги.

– Вируй, пизда глухая! Чего стал!

Крановщик швырнул спичку за окошко, взялся за рычаги.

Солнце стало медленно подниматься.

Тепло

Лейтенант снял рукавицы, вынул из планшета потёртую тетрадь с лохматыми краями и, раскрыв её, записал огрызком карандаша:

«28.1.42. Погода не сыра и не простудна. Она как жизнь вошла и в кровь и в плоть. Стоял такой мороз, что было трудно штыком буханку хлеба расколоть. Кто был на фронте, тот видал не раз, как следом за трассирующим блеском в знобящей мгле, над мрачным перелеском летел щегол, от счастья пучеглаз. Что нужно птице, пуле вслед летящей? Тепла на миг? Ей нужен прочный кров».

Лейтенант задумался, смахнул со страницы налетевший снег и приписал:

«А мне довольно пары тёплых слов, чтобы согреться в стуже леденящей».

Он захлопнул хрустнувшую тетрадь, убрал в припорошённый планшет. Руки успели замёрзнуть и слушались плохо.

Лейтенант спрятал карандаш в карман, подул на окоченевшие пальцы и сунул правую руку за отворот полушубка. Он долго искал что-то у себя за пазухой, нагибаясь, склоняя голову и морщась. Потом вытащил руку, поднёс к лицу и медленно разжал пальцы.

На загрубевшей, грязной ладони лежали два красных слова: ЛЕНИН и СТАЛИН.

ЛЕНИН было написано тонкой прописью, СТАЛИН лепилось из крепких, в меру широких букв.

От слов шёл пар.

Лейтенант осторожно стряхнул ЛЕНИН на левую ладонь, сложил руки горстью и ещё ближе поднёс к обмороженному лицу.

Снег – мелкий и частый – продолжал идти.

Над головой лейтенанта пролетел шальной снаряд и сухо разорвался за окопами.

Осень

– Кончен с августом расчёт, товарищ комдив, – отрапортовал капитан.

Генерал кивнул, захлопнул планшет и болезненно сощурился на моросящее небо:

– Да… дожди не ждут указок.

Двинулись вдоль отдыхающих солдат. Завидя комдива, они вставали, вытягиваясь, отдавали честь.

– Посмотрите, товарищ комдив, – серая вода течёт струйками с зелёных касок.

Генерал качнул головой.

Спустились в окоп, подошли к блиндажу.

Из двери выскочил молодой сержант, вытянувшись, собрался было рапортовать, но генерал устало махнул:

– Вольно. От дождя звенит в ушах.

– А мы его не замечаем, товарищ комдив, – осмелев, улыбнулся солдат и, подтянувшись, добавил: – Разрешите доложить! Осень с нами в блиндажах греется горячим чаем!

– Осень?

– Так точно.

– В блиндаже?

– Так точно.

– Любопытно…

Генерал вошёл внутрь блиндажа, махнул вскочившим солдатам:

– Вольно. Отдыхайте.

Перейти на страницу:

Все книги серии Весь Сорокин

Тридцатая любовь Марины
Тридцатая любовь Марины

Красавица Марина преподает музыку, спит с девушками, дружит с диссидентами, читает запрещенные книги и ненавидит Советский Союз. С каждой новой возлюбленной она все острее чувствует свое одиночество и отсутствие смысла в жизни. Только любовь к секретарю парткома, внешне двойнику великого антисоветского писателя, наконец приводит ее к гармонии – Марина растворяется в потоке советских штампов, теряя свою идентичность.Роман Владимира Сорокина "Тридцатая любовь Марины", написанный в 1982–1984 гг., – точная и смешная зарисовка из жизни андроповской Москвы, ее типов, нравов и привычек, но не только. В самой Марине виртуозно обобщен позднесоветский человек, в сюжете доведен до гротеска выбор, стоявший перед ним ежедневно. В свойственной ему иронической манере, переводя этическое в плоскость эстетического, Сорокин помогает понять, как устроен механизм отказа от собственного я.Содержит нецензурную брань.

Владимир Георгиевич Сорокин

Современная русская и зарубежная проза
De feminis
De feminis

Новые рассказы Владимира Сорокина – о женщинах: на войне и в жестоком мире, в обстоятельствах, враждебных женской природе.Надзирательница в концлагере, будущая звезда прогрессивного искусства, маленькая девочка в советской больнице, юная гениальная шахматистка, перестроечная студентка и другие героини сборника составляют галерею пронзительных, точных, очень разных портретов, объединённых одним: пережитое насилие необратимо меняет их, но не стирает, а только обостряет их индивидуальность.Сорокин остаётся собой – выстраивает карнавальные антиутопии, жонглирует цитатами из канонической русской литературы и овеществляет метафоры – и в то же время продолжает двигаться в новом направлении. Всё большее сочувствие к свидетелям и невольным участникам великих геополитических драм, повествовательность и лиризм, заданные "Метелью" и продолженные в "Докторе Гарине", в "De feminis" особенно заметны.Чуткий к духу времени и неизменно опережающий время в своих оценках, Владимир Сорокин внятно выступает против расчеловечивания антагонистов.

Владимир Георгиевич Сорокин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Апостолы игры
Апостолы игры

Баскетбол. Игра способна объединить всех – бандита и полицейского, наркомана и священника, грузчика и бизнесмена, гастарбайтера и чиновника. Игра объединит кого угодно. Особенно в Литве, где баскетбол – не просто игра. Религия. Символ веры. И если вере, пошатнувшейся после сенсационного проигрыша на домашнем чемпионате, нужна поддержка, нужны апостолы – кто может стать ими? Да, в общем-то, кто угодно. Собранная из ныне далёких от профессионального баскетбола бывших звёзд дворовых площадок команда Литвы отправляется на турнир в Венесуэлу, чтобы добыть для страны путёвку на Олимпиаду–2012. Но каждый, хоть раз выходивший с мячом на паркет, знает – главная победа в игре одерживается не над соперником. Главную победу каждый одерживает над собой, и очень часто это не имеет ничего общего с баскетболом. На первый взгляд. В тексте присутствует ненормативная лексика и сцены, рассчитанные на взрослую аудиторию. Содержит нецензурную брань.

Тарас Шакнуров

Контркультура