Читаем Нормальные герои всегда идут в расход (СИ) полностью

Фордж, застав совершенно нетипичную ситуацию, где мальчик-который-выжил откачивал тушу живописно развалившегося (в полный рост) на ковре болгарина, сначала растерялся, а потом втянулся в процесс реанимации. Правда после обретения телом Крама сознания мы продолжили вечеринку уже втроем.

Что-то бумкнуло на третьем, рявкнуло басом, пискнуло задушенным баритоном (явно попавший под руку рыжий), и по лестнице прогрохотали подкованные каблуки тяжелых сапог:

- Гарри! - радостный вопль хвостороги по весне, и меня сжали в драконьих объятиях. Крам никогда не стеснялся явных проявлений приязни. Мордред, со временем и так не маленький болгарин вырос в огроменного тролля.

- И тебе здравствуй, Виктор. - Малость ошалевшие охранники наблюдали за сюрреалистичной картиной ржущего тренера по квиддичу, бывшего ловца - мировой знаменитости, высокооплачиваемой модели, дельца и просто человека, родившегося с золотой ложкой во рту - заломавшего их непосредственный объект охраны, и присоединившегося ко всему этому безобразию взъерошенного рыжего. Уже с пузатой бутылкой. Конструкция из трех мужиков в добровольно-принудительном порядке совершила пару танцевальных па, затем опомнившийся Крам отсалютовал магам отобранной у Джорджа бутылкой:

- У меня сын! Так что бухают сегодня все! - и ткнул в их направлении горлышком. Как скипетром. Царский жест. Вон, боевики охренели даже малость.

- Примите наши поздравления. Но мы на работе, поэтому вынуждены отклонить приглашение, - моргнув, оптом отмазал подчиненных Бернард.

- Гарри? - Сверху на меня тепло и добродушно дохнули коньяком.

- Мм? - выкрутился из подмышки болгарина и, вдохнув воздуха, покосился на застывшую охрану.

- Сооруди им выходной. - Осчастливил идеей, блин! Вот прямо сейчас пойду и напишу Люциусу, пусть выдаст выходной своим подчиненным. И премию за вредность. А он меня послушается, ага…

- Не могу. Они вне моей компетенции, их Малфой приставил. - Друг задумчиво почесал бутылкой в затылке. Шапку он уже где-то потерял. Вполне возможно, что в Софии. Ну или где он там до Лондона носился.

- Это который?

- Ну не Драко же! - я искренне возмутился.

- А, ну да, - глубокомысленно покивал Виктор. - Ладно. Потом с ним… поговорим. - Что значили внезапные переглядки телохранов, я так и не понял. Но рокочущие меха под ухом - читай, бездонные легкие спортсмена - и жаркая дубленка, в которую меня так бесцеремонно вжали мордой, начинали раздражать.

Единственное, что я успел до того, как в меня залили первый стакан огневиски, было спешно накарябанное письмо Неву: завтра к часу мои дети должны быть в банке. А провернуть такой финт ушами можно только с использованием тяжелой техники, а именно - профессора Лонгботтома. Он их в Хогсмиде подхватит и к Гринготсу отконвоирует. Запечатав письмо, примотал к лапке ярко-синей совы Джорджа (да, он ее красит). Все, давай, пернатая, лети. У меня гулянка стынет.

***

Тыча в мятую газетную статейку недельной давности с фотографией моей кривящейся рожи, истово возмущался:

- Нет! Ты это видел?! Какая-то сопля возмущается моим неаристократическим поведением!.. Аристократическое ей, блядь, подавай! Завернутое в марципаны! А то, что вырос я на помойке - ее не удивляет!

- А ты как думал? - вклинился Джордж. - Все еще в пеленках становятся знатоками человеческих душ. И советы не стесняются давать. Регулярно. - Виктор глубокомысленно покивал. Две бутылки огневиски уже улетели в тостах за здоровье нового члена семейства Крамов. Так что к этому моменту мы были изрядно подогреты. Я продолжил разоряться:

- Да даже если представить внезапно получившего богатое наследство пацана, выросшего в магловском приюте - о-о-о, его уже невозможно будет в некоторых аспектах перевоспитать! А тут еще и куча комплексов и травм времен глубокого детства! - Крам хмыкнул. - Как ни учи - он может только изображать аристократизм. Ну так он и изображает! В смысле, я. В высоком обществе. А в другом могу себе позволить быть самим собой - хамить, орать и бить подвернувшиеся под руку морды. - Болгарин хохотнул и ободряюще стукнул по плечу, типа, «не заморачивайся!». В его исполнении это было… Короче, меня швырнуло лбом о стол. Я обиделся и сбросил эту лапищу. И возмутился:

- Да, у меня куча комплексов!.. А ты вообще, Вик, молчи. В Англии в принципе херово жить… - Хлопнул еще «на два пальца». Подобрел, и в башке минутно просветлело. - Слууушай, а давай я это, к вам переберусь? В Болгарию? По… как их там, политическим соображениям?

- Да хоть завтра. Убежище тебе предоставят. - Вот! Широкой души человек! - И детей не забудь.

- Ээ… Гарри, че-т тебя не в ту степь понесло… - Джордж наколдовал себе феску и скорчил злобную рожу. Вылитый министр! И че ты мне хочешь сказать этой энетр… нет, бля, а! ре… репризой? Ах да, обеты…

- А? Мля, точно… Мне с этой мечтой пидораса, - сую жующему Виктору увитую обетами руку под нос, - нихренищща нигде не светит! Пиздец, да? Выпьем?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вечер и утро
Вечер и утро

997 год от Рождества Христова.Темные века на континенте подходят к концу, однако в Британии на кону стоит само существование английской нации… С Запада нападают воинственные кельты Уэльса. Север снова и снова заливают кровью набеги беспощадных скандинавских викингов. Прав тот, кто силен. Меч и копье стали единственным законом. Каждый выживает как умеет.Таковы времена, в которые довелось жить героям — ищущему свое место под солнцем молодому кораблестроителю-саксу, чья семья была изгнана из дома викингами, знатной норманнской красавице, вместе с мужем готовящейся вступить в смертельно опасную схватку за богатство и власть, и образованному монаху, одержимому идеей превратить свою скромную обитель в один из главных очагов знаний и культуры в Европе.Это их история — масшатабная и захватывающая, жестокая и завораживающая.

Кен Фоллетт

Историческая проза / Прочее / Современная зарубежная литература
О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство