Лоррейн возвращается в палату. Туфли ее негромко шлепают по кафелю. Она заводит с бабушкой разговор о консультанте, который сейчас в отпуске, о докторе О’Малли и о рентгене. Все эти сведения она сообщает очень подробно, самое важное записывает на бумажке. Наконец бабушка целует его в щеку, и они выходят. В коридоре он дезинфицирует руки – Лоррейн стоит и ждет. А потом они спускаются по лестнице и выходят из больницы на яркий, липнущий к коже солнечный свет.
После того благотворительного вечера Марианна рассказала ему правду о своей семье. Он не знал, что ответить. Начал говорить, что любит ее. Оно само вышло – как вот отдергиваешь руку, дотронувшись до горячего. Она плакала и все такое, и он просто сказал, даже не думая. Было ли это правдой? Чтобы это понять, он еще слишком плохо знал жизнь. Сперва подумал, что было, раз уж сказал, зачем ему врать? А потом вспомнил, что иногда же врет, непреднамеренно, не зная зачем. Собственно, желание признаться Марианне в любви он испытывал не впервые, и не важно, правда это или нет, но впервые он поддался ему и произнес это вслух. Он заметил, как долго она думала, прежде чем заговорить, какой мучительной оказалась для него эта пауза, как будто она могла не ответить тем же, а когда она ответила, ему сразу стало легче, хотя, возможно, ее слова ничего не значили. Коннелл часто думал: здорово было бы узнать, как другие выстраивают отношения, и брать с них пример.
На следующее утро их разбудил звук ключа, который Лоррейн повернула в замке. День стоял солнечный, во рту у него пересохло, а Марианна сидела и одевалась. Она только и сказала: прости, прости меня. Видимо, они оба случайно уснули. А он же накануне собирался отвезти ее домой. Марианна надела туфли, он тоже оделся. Когда они вышли на лестницу, Лоррейн стояла в прихожей с двумя пакетами продуктов. На Марианне было вчерашнее платье, черное, с тонкими лямками.
Привет, лапушка, сказала Лоррейн.
Лицо Марианны засветилось, словно лампочка. Простите за вторжение, сказала она.
Коннелл с ней не говорил и к ней не прикасался. У него ныло в груди. Она вышла на улицу со словами: пока, простите, спасибо, еще раз простите. И закрыла за собой дверь еще до того, как он успел спуститься с лестницы.
Лоррейн сжала губы – казалось, она сдерживает смех. Помоги с продуктами, сказала она. Подала ему один из пакетов. Он пошел вслед за ней на кухню, поставил пакет на стол, даже не взглянув на него. Потирая шею, смотрел, как она распаковывает и убирает покупки.
Чего смешного-то? – спросил он.
Да незачем вот так сбегать только потому, что я домой вернулась, сказала Лоррейн. Я только рада ее видеть, сам знаешь, что мне Марианна очень нравится.
Он смотрел, как мама складывает полиэтиленовый пакет, чтобы использовать снова.
Ты думаешь, я ничего не знала? – спросила она.
Он на несколько секунд закрыл глаза, потом открыл снова. Пожал плечами.
Ну, я просекла, что здесь кто-то днем бывает, сказала Лоррейн. И я, сам знаешь, у нее в доме работаю.
Он кивнул, так и не проронив ни слова.
Тебе она, похоже, очень нравится, сказала Лоррейн.
Зачем ты все это говоришь?
Ты же из-за нее в Тринити собрался?
Он закрыл лицо руками. И тут Лоррейн рассмеялась, он это слышал. Теперь мне из-за тебя туда больше не хочется, сказал он.
Да ладно, прекрати.
Он заглянул в пакет, стоящий на столе, вытащил пачку макарон. Сосредоточенно отнес ее к шкафчику у холодильника, положил рядом с другими макаронами.
Так значит, Марианна – твоя девушка? – сказала Лоррейн.
Нет.
Как это так? Ты с ней спишь, но она не твоя девушка?
А вот теперь ты лезешь в мою жизнь, сказал он. Мне это не нравится, это не твое дело.
Он вернулся к пакету, вытащил упаковку яиц, поставил на стол рядом с подсолнечным маслом.
Это из-за ее матери? – сказала Лоррейн. Думаешь, она не одобрит такой выбор?
Чего?
Потому что она может, сам знаешь.
Не одобрит меня? – сказал Коннелл. Бред какой-то, чего я сделал-то?
Ну, она может решить, что мы им маленько не ровня.
Он уставился на мать через всю кухню – она как раз убирала дешевые овсяные хлопья в шкаф. Мысль о том, что Марианнина родня может считать себя лучше их с Лоррейн, относиться к ним свысока, раньше просто не приходила ему в голову. Он и сам удивился, как она его разъярила.
Она что, считает, что мы для них недостаточно хороши? – сказал он.
Не знаю. Может, еще и выясним.
Чтобы ты убирала у нее в доме, она, значит, не против, а чтобы твой сын общался с ее дочерью – ни-ни? Да не смеши меня. Просто какой-то девятнадцатый век, уржаться.
Что-то тебе, по-моему, не смешно, сказала Лоррейн.
А вот и смешно. Прямо умираю от смеха.
Лоррейн закрыла шкафчик и с любопытством посмотрела на него.
А зачем вы тогда прячетесь? – сказала она. Если не из-за Денизы Шеридан. Или у Марианны есть парень и ты не хочешь, чтобы он про это пронюхал?
Слушай, хватит меня допрашивать.
Значит, у нее все-таки есть парень.
Нет, сказал он. Но больше я тебе ни на какие вопросы отвечать не буду.
Лоррейн повела бровью, но ничего не сказала. Он взял со стола пустой пакет, смял в руке, да так и замер.