Нормандия - Неман

Его легкие полуботинки тонули в снегу, так же как и полуботинки товарищей. Перед приветствовавшими их советскими офицерами они вскинули головы, приосанились и постарались принять непринужденный вид. Но у всех без исключения было только одно желание: со всех ног кинуться к видневшемуся в конце посадочной полосы — если ее можно было так назвать — домику с ярко освещенными окнами. Марселэн возглавил колонну. Он шагал рядом, совсем рядом с русским офицером, который вел их к домику. И он шагал в своих полуботинках так же, как русский в сапогах. «Мы утопаем в снегу, но утопаем с достоинством», — думал Вильмон. И хотя ноги с каждой минутой замерзали все больше, ему нравилось идти, не ускоряя шага, наоборот, даже медленнее, чем другие.

Бенуа разглядывал Россию. В Данный момент она была лишь освещенным окном в конце дорожки и ледяным полем по бокам. В голове колонны Кастор что-то переводил. Можно было различить его довольно высокий Л’олос и время от времени-смех. «Странно, — подумал Бенуа, — едва начнешь говорить с незнакомыми людьми, как ужё разрешается вместе смеяться». «Я нахожусь на шестом континенте, — думал Буасси. Ему было холодно, и он хотел есть. — За тем окном, возможно, найдется очаг^- и теплое питье». Шардон, дрожа вспоминал Африку, но ни о чем не жалел.

Помещение, в которое их привели, походило на временную столовую. В центре — огромная печь, в которой старательно поворачивал поленья пожилой усатый солдат. На столе, сколоченном из досок, выстроились в ряд стаканы в металлических подстаканниках, лежал хлеб, банки с американскими консервами и кусковой сахар.

Позади стола стояла повязанная платком старушка. Она была полная — щеки как яблоки, — с морщинками вокруг глаз — видно, любила посмеяться. Но сейчас глаза ее были омрачены заботой. т— Бедняги, да как они же перемерзли!.. Кто же эт$ их так вырядил? Кто же это додумался?

Она строго покачала головой, словно хотела добавить: «Ну и народ!.. Если бы не мы…»

— Это французы, мамаша, это французская форма, — вмешался со смехом советский летчик.

— Французы? — повторила она, не понимая.

— Да, французы, они приехали, чтобы вместе с нами бить фрицев.

— Бедняги, — пробормотала женщина. — И нечего им предложить…

Она захлопотала, стала наливать в стаканы горячий чай, раскладывать сахар и бутерброды — черный хлеб с мясными консервами. Снег на полу таял, образуя лужицы. Летчики, собравшись около печки, хлопа» ли друг друга по спине, отряхивая с одежды снег. Женщина, ни на минуту, не прекращая своего занятия, оглядывала их, одного за другим. Французы! Вот так история! Она не удержалась и немножко увеличила порции сахара.

Перье поставил пустой стакан на стол. Она окликнула по-русски этого паренька с совсем еще детскими губами и щеками, — небось и бреется не каждый день.

— Налить тебе чаю, сынок?

« Кастор! Что она говорит? — в полной растерянности спросил Перье. — Куда делся этот Кастор?

— Наверно, он у начальства, — послышался чей-то голос. — Лопает икру и запивает водкой!

Кастор и в самом деле был у начальства, что Же касается водки и икры… *

На столе был тот же чай, немного сахару, черный хлеб. И, разумеется, консервы. Кастор, сидя между майором Марселэном и двумя принявшими их русскими офицерами, старательно исполнял обязанности переводчика.

— Командир просит извинить, — объяснил он Мар-селэну, — что нет кроватей. Придется спать на полу. Но печь будут топить всю ночь.

Советский командир добавил что-то еще, засмеялся и похлопал рукой по консервной банке.

— Он также просит извивйть за второй фронт, — перевел Кастор.

— Второй фронт? — переспросил Марселэн.

— Да, — подтвердил Кастор. — Американцы обещали-высадиться, а сами лишь шлют тушенку. Вот эти консервы здесь пока и называют вторым фронтом.

Марселэн тоже засмеялся. Разговор через посредника всегда немного утомляет, но Марселэн был не из торопливых. За стеной, в соседней комнате, чуть слышно раздавались голоса. Марселэн чувствовал спокойную благожелательность обоих русских. Телефон и приемник, стоявшие в углу, висевшие на стенах большие карты, испещренные флажками, соответствовали этой спокойной атмосфере. Марселэн в своей жизни руководствовался одной очень ясной и очень простой идеей: нужно бить немцев. Ничто, кроме этой истины, не имело для него никакого значения; она поддерживала его в изнурительном марше по индокитайским джунглям,» она управляла всеми его поступками, владела всеми мыслями, она привела его сюда. Теперь он говорил себе, что поступил правильно, что он пришел именно туда, куда следует. Сквозь пар, поднимавшийся от чая, сквозь дым от странных русских сигарет (до половины — табак, дальше — мундштук) он изучал комнату, находя ее вполне удобной. Здесь собирались офицеры, здесь же работала связь, и, что самое главное, здесь кипела жизнь. В этой комнате жили и работали, и каждый предмет в ней имел свой смысл и свое назначение.

Он подошел к карте и проследил линию фронта. Флажок с серпом и молотом, вколотый в кружочек на берегу Волги, был в два раза больше остальных.