Нормандия - Неман

В течение долгих недель, месяцев его друйба с Ивановым окрепла. Они разговаривали на каком-то ломаном языке, который был понятен лишь им одним. Порой они, склонившись над каким-нибудь узлом самолета, забыв обо всем на свете, увлеченно обсуждали какие-то технические проблемы. Порой они подолгу хохотали. Иванов жестами и мимикой что-то рассказывал, а Буасси хохотал, не понимая толком, в чем дело. Они обменялись фотографиями. Маркиз де Буасси в плетеном кресле на террасе замка с парой тетеревов в руке. И еще одна — он же в костюме для верховой езды у стены, увитой розами. «Это западная стена, — говорил Буасси. — Пруд немного левее». Иванов благоговейно покачал головой и вытащил свою планшетку. «Вот Галина, я как-то повел ее в фотографию, она надела самое красивое платье». Галина на фотографии застыла в цветастом платье, косы были уложены за ушами. Буасси изобразил на своем лице одобрение и показал большой палец. «А вот я с Галиной во время последнего отпуска. Перед самой войной». Иванов стоял с выпяченной грудью. Галина держала его за руку. «За нами, — пояснил Иванов, — Черное море». Буасси жестами изобразил, как он плавает, Иванов был вне себя от радости. «Я люблю Галину, — говорил Иванов. — Она теперь на Урале, уехала с заводом. Их эвакуировали. Она гордилась тем, что ей доверили охранять станок. Остальные спали в переполненных купе. А на платформе они были вдвоем, если не считать часового. Станок стоял под чехлом. Они еХали в глубокий тыл, и — что удивительно, ты понимаешь, — ей не было стыдно. Ей казалось, что они едут именно на фронт!» — «Конечно!» — сказал Буасси. Он ничего не понимал, только видел лицо женщины, которую в общем-то нг находил слишком красивой. Он похлопал Иванова по спине, и они снова засмеялись.

Дружба рождается и во взаимном уважении. Иванов признал в Буасси превосходного летчика. Буасси тоже сразу понял, что Иванов — отличный помощник. После каждой победы Буасси Иванов с Гордостью рассказывал всем подробности подвига «своего» француза. Однажды Буасси попросил Сарьяна сфотографировать его с Ивановым. Обрадованный Иванов немедленно принял бравый вид — это, по его мнению, соответствовало обстоятельствам.

— Нет, нет, старина, — сказал Буасси, — » улыбайся! Пусть моя мама знает, какой ты. Не стой с такой физиономией, будто у тебя в зубах зажат нож!

— О, — пробормотал шокированный Сарьян.

Увидев улыбку Буасси, Иванов тоже улыбнулся. На фотографии вышли два смеющихся человека, взявшихся за руки, перед «яком», на котором Буасси только что сбил шестого немца.

Бенуа скептически смотрел, как Иванов втискивался в хвост машины.

— Неужели ты думаешь, что он туда влезет? — спросил он.

— Конечно, — отозвался Буасси. — Ну, старина, еще чуть-чуть, еще, еще… Вот так… Отлично! Всего на десять минут.

Он показал на пальцах «десять» и повторил:

— Десять минут — карашо?

— Хорошо, — сказал Иванов и, подмигнув, добавил: — мой лейтенант.

Буасси влез в кабину.

— Лети на бреющем, — крикнул Бенуа. — Бродят фрицы.

— Хорошо, — ответил Буасси. — Я постараюсь поторопиться и займу для тебя комнату с ванной.

— И с видом на море! — в тон ему ответил Бенуа.

Буасси махнул ему рукой и поднялся в воздух.

Подошли Вильмон и Леметр.

— Это полетел Буасси?

— Да, вместе с Ивановым, который сложился вчетверо, чтобы уместиться в хвосте.

— Любопытно! — сказал Леметр. — Слушай, если ты возьмешь карту, то увидишь, что мы следуем точно по тому пути, которым шла армия Наполеона. «возвращаясь.

Вильмон рассмеялся.

— С небольшой оговоркой: русские идут сами, а Наполеон был вынужден к этому.

— Ты понимаешь, что это значит? — продолжал Леметр. — Наполеон и Кутузов примирены! Вот еще одно важное дело, которое мы здесь совершили.

Бенуа посмотрел на них с сожалением.

— Леметр, ты хороший парень, но стоит ли думать о Кутузове, когда в твоих руках «як»?

Он остановился, оглядел небо, в котором еще виднелся самолет Буасси, и закончил:

— Что меня интересует, так это новый аэродром. Какой-то он будет?

— Да, в самом деле, какой? — спросил Кастор.

— Дрянной, — ответил Сарьян,

Они говорили по-французски. Между фразами Сарьян тяжело вздыхал. Подумав, он добавил:

— И все же там кое-что гораздо лучше, чем здесь»

— Что? — спросил Кастор.

— Он ближе к Берлину.