Нормандцы в Сицилии

По мере того как сила нормандцев в Италии росла, и новости об их триумфах достигали Франции, все новые рыцари хотели последовать их примеру. В 1046 г., примерно через три года после собрания в Мельфи, два молодых человека появились в южной Италии с разницей примерно в два месяца. И тому и другому предстояло на свой лад достичь величия; оба основали династии; и одному из них суждено было потрясти самые основы христианского мира, подчинить одного из могущественных римских пап и заставить императоров Запада и Востока содрогаться от одного звука его имени. Это были Ричард, сын Асклетина, позже ставший князем Капуи, и Роберт де Отвиль, вскоре завоевавший прозвище Гвискар Хитрец.[11]

Оба изначально имели некоторые преимущества перед своими сотоварищами. Ричард был племянником Райнульфа из Аверсы. Его отец, младший брат Райнульфа Асклетин, получил в Мельфи титул графа Ачеренцо. Старший брат Ричарда, которого звали, как и отца, Асклетин, был одним из самых прославленных соратников Райнульфа и, когда Райнульф умер в 1045 г., некоторое время правил в Аверсе — до собственной смерти, последовавший через несколько месяцев. Ричард вырос в Нормандии, но, вступая на итальянскую землю в сопровождении внушительного отряда из сорока рыцарей, он не сомневался, что его ждет большое будущее, и надежда его не обманула. Аматус, может быть вспоминая о богатых пожертвованиях, которые Ричард позже делал его родному монастырю, оставил такое его описание: "В это время приехал Ричард, сын Асклетина, хорошо сложенный и статный, молодой, со свежим лицом и весь лучащийся красотой, так что все, кто его видел, не могли не полюбить его. Вместе с ним прибыло множество рыцарей и слуг. Он имел обыкновение ездить на низкорослых лошадках, так что его ноги почти касались земли".[12]

Роберт путешествовал один. Родившийся в 1016 г, шестой сын Танкреда, старший в его втором браке, он не имел возможности набрать себе воинов, рассчитывал только на щедрость сводных братьев. К несчастью для него, Вильгельм Железная Рука умер перед самым его приездом. Однако Вильгельму наследовал в качестве графа Апулии его брат Дрого, так у что Роберта были неплохие перспективы. На самом деле, как он вскоре понял, его твердая рука и гибкий ум, благодаря которому он заслужил свое прозвище, сослужили ему лучшую службу, чем все семейные связи.

Хронисты того времени оставили много описаний этого необыкновенного человека, "белокурого, голубоглазого великана, который был наверное, лучшим воином и государственным деятелем своей эпохи". Наиболее интересный его портрет рисует Анна Комнин, чей отец Алексей Комнин впоследствии занял имперский трон в Константинополе и вынужден был защищать город от наступающих армий Роберта. Следует помнить, что Анна писала через много лет после излагаемых нами сейчас событий, когда Гвискар достиг вершины власти, но был уже совсем не молод. В ее описании восхитительно сочетается презрение "рожденной в пурпуре" к выскочке, ненависть любящей дочери к злейшему врагу ее отца, преклонение умного и проницательного наблюдателя перед бесспорно великим человеком и толика сексуального влечения, которому Анна всю жизнь глубоко и не стыдясь поддавалась:

"Этот Роберт был нормандец по происхождению, незнатного рода и тиранического темперамента, наделенный лукавым и острым умом, храбрым в битве, искусный в умении отнимать богатство и собственность у магнатов и очень целеустремленный, ибо он никогда не допускал, чтобы обстоятельства помешали ему исполнить свое желание. Ростом он превосходил самых высоких людей, лицо его было румяное, волосы льняные, его глаза сверкали огнем; он был широк в плечах и в кости, плотного сложения там, где от природы это необходимо, и отточенно изящен там, где крепость сложения менее нужна. Этот человек был удивительно гармонично сложен с ног до головы, как я слышала от многих. Гомер говорит об Ахилле, что, когда тот кричал, слушателям казалось, что множество людей кричат в ужасе, но крик этого человека, говорят, обращал в бегство тысячи воинов. Столь щедро одаренный фортуной, телесно и духовно, он от природы неукротим и не подчиняется никому на свете. Считается, что могучие натуры всегда таковы, даже если происхождение их не слишком благородно".[13]