Норманны и Киевская Русь

Поэтому ситуация, когда норманнские хавдинги, отколовшиеся от дружины конунга, заняв Киев, становятся в нем правителями де‐факто, с точки зрения рядового норманна не могла быть терпима. Этим я объясняю то, что Аскольд и Дир были убиты без сопротивления со стороны бывших с ними варягов. В истории Древней Руси известны также случаи одновременного правления нескольких посадников, оставленных князем: Ярополк «посадил своих посадников в Новгороде» (977 г.). Так что и здесь нет противоречия. «Нелепая речь Олега» с учетом того, что схваченные им хавдинги претендовали на роль самостоятельных правителей, представляется более чем обоснованной. Предположение о том, что «бросается в глаза слишком большое число участников эпизода с убийством: четверо вместо двух», едва ли возможно отнести к разряду убедительных.

В. В. Мавродин отмечает, что «не вызывает никаких сомнений рассказ летописца о продвижении дружин Олега с севера на юг… Нам отнюдь не кажется фантастичным поход Олега из Новгорода в Киев и объединение им русских городов и земель, лежавших по пути “из варяг в греки”…» (Мавродин 1949: 225).

Антинорманист А. Л. Никитин (Никитин 1991, 2001) отрицает историчность Рюрика и вообще раннюю часть истории Руси – на основании в том числе и того, что непонятно, почему сразу после захвата русами Новгорода Олег и Игорь могут, оставив только что занятую территорию, покинуть ее и уйти в Киев? Но если принять историчность Рюрика и учесть описанную в ПВЛ его деятельность по укреплению владычества Руси в северных землях – то, о чем говорится в ПВЛ, – тогда вопрос Никитина отпадет сам собой.

Получается circus viciosus. Рюрика не могло быть, потому что ранняя история Руси полна выдумок, полна выдумок она потому, что не могли Олег и Игорь покинуть только что занятую территорию Новгорода и уйти в поход на Киев, а только что занятой территория оказывается потому, что не было Рюрика.

В летописи в рассказе о захвате Киева Олегом и Игорем А. А. Амальрик, вслед за А. А. Шахматовым, отмечает, что в гипотетическом Начальном своде повествование идет в двойственном числе. При этом в других местах, где действует князь со своим воеводой, рассказ ведется в единственном числе. На этом основании Амальрик делает вывод о вставном характере этого эпизода.

Но если отвлечься от гипотезы о Начальном своде и предположить, что Новгородский свод есть сокращенный вариант ПВЛ (Севальнев 2008; Вилкул 2003), то такой аргумент отпадает. В ПВЛ действуют два князя – Олег и малолетний Игорь и двойственное число вполне понятно. Я хотел здесь показать, на каком шатком основании покоятся подобные гипотезы.

Для сравнения метода, используемого Амальриком, с методом А. А. Шахматова приведем следующий отрывок из работы А. А. Шахматова «Сказание о призвании варягов»: «Правда, летописец отожествляет Русь и Варягов в этом своем сказании, но он делает это так неловко, что позволяет заподозрить в замечании о тожестве Варягов и Руси позднейшую вставку… Действительно, если Русь тожественна с варягами и если словенские и чудские племена обратились именно к Руси, отчего было не сказать: “И идоша за море к руси?”»

Здесь имеет место то, о чем говорит С. А. Бугославский: «… [Шахматов] исходит чаще всего из анализа смысла, связи, логики автора, нередко усваивая последнему свое мышление».

Мы видим, что и методологически А. А. Амальрик следует за Шахматовым, используя тот же «конъектуральный» метод анализа летописного текста.

В рассказе о хитрости Олега Амальрик справедливо видит кочующую скандинавскую легенду о военной хитрости при взятии города. Еще Рыдзевская выделяла в составе ПВЛ несколько сюжетов, связанных со скандинавскими сагами (Рыдзевская 1978: 159–236).

Далее Амальрик пытается предположить, как выглядел данный текст в гипотетическом Начальном и еще более гипотетическом Древнейшем своде. Здесь, следуя А. А. Шахматову, он видит в Древнейшем своде связь слова «русь» с Киевом.

Тогда получается, что Амальрик критикует Тихомирова и Грушевского за неправомерную привязку термина «русь» к Киеву и Киевщине. А сам А. А. Амальрик, следуя А. А. Шахматову, признает, что, «осев в Киеве, дружина Олега была ассимилирована местной верхушкой – русью».

В. Я. Петрухин отмечает противоречие у А. А. Шахматова: варяги отождествляются с новгородцами, но в Киеве почему-то прозвались русью (Петрухин 2008б: 50).

Правда, как отмечают Е. А. Мельникова и В. Я. Петрухин, те, кто, следуя Б. А. Рыбакову, утверждает, что Шахматов считал, что имя «русь» первоначально было связано с Киевщиной, неправы. По мнению А. А. Шахматова, оно было изначально принесено на юг норманнами с севера и только потом уже там было усвоено дружинами Олега (Мельникова, Петрухин 1995).

Здесь Амальрик намечает очень интересную тему для исследования – борьбу между пришлыми норманнами и местной варяго-славянской знатью, той самой «русью», пришедшей с Рюриком.