Норманны. От завоеваний к достижениям. 10501–100 гг.

Полностью оценить смысл этого странного союза можно, только принимая во внимание медленное развитие самого понятия священной войны. Конечно, некоторые из последствий этого союза интерпретировать можно по-разному. Возможно, в Риме считали, что норманны просто получают поддержку от своего сюзерена за свое послушание. В конце концов, в том, что касается герцогства Апулия, Роберт Гвискар всегда открыто признавал свою вассальную зависимость, а одним из самых широко известных последствий завоевания Вильгельмом Англии стало подозрительное восстановление выплаты Риму «лепты св. Петра»^{49}. Тем не менее основным фактом остается и то, что при помощи норманнов концепцию священной войны папство сделало вопросом практической политики западного христианского мира как раз в то время, когда норманны свершали свои великие завоевания. И эти два процесса были неразрывно связанными.

Таким образом, размышляя об успехе норманнов во второй половине XI века, невозможно не задаться вопросом о том, насколько глубока была истинная увлеченность норманнов идеалами священной войны, или же альтернативным вопросом о том, насколько сильно нещепетильное использование этих идеалов облегчило норманнам достижение собственных целей. Однако чтобы ответить на эти вопросы, необходимо изучить чувства и сокровенные мысли людей, о которых мы можем судить только по их публичным поступкам как раз в тот период времени, когда пропаганда становилась массовым оружием политики.

К счастью, до нас дошли свидетельства современников, где великолепно повествуется о чувствах норманнов в период великой норманнской экспансии. Вильгельм из Пуатье и Аматус из Монте-Кассино, Вильгельм из Апулии и Жоффруа Малатерра — все они были пылкими почитателями норманнов и, как и неизвестный автор Gesta Francorum, все они писали для норманнских покровителей и стремились привлечь внимание норманнской аудитории. И хотя по этим причинам их совершенно справедливо можно обвинять в пристрастности, по этим же причинам во всем, что касается отображения чувств тех, к кому они обращались, или как минимум в том, что касается того, как норманнам хотелось бы, чтобы относились к их действиям в тот период, на этих авторов можно с уверенностью положиться. И здесь весьма примечательно единодушие этих четырех разных авторов. Все они используют явно привычный для всего норманнского мира эпический и легендарный материал[252], и все они, пытаясь оправдать действия норманнов в тот период, ссылаются на религию и священную войну.

Завоевание норманнами Сицилии — завоевание, которое хотя и носило светский характер, тем не менее положило конец господству сарацин на острове — безусловно, давало повод к разъяснению темы священных войн. Даже в данном случае некоторые из описаний Аматуса и Малатерры вызывают удивление. Малатерра пишет, что еще до того как они покинули Италию и направились в 1061 году на Сицилию, Роберт Гвискар выступил перед своим войском со своего рода проповедью и попросил их, прежде чем они отправятся в столь священный поход, получить отпущение грехов. Описание битвы при Черами в 1063 году достойно еще большего внимания. Повстречавшись с огромным мусульманским войском, где служили наемники с Сицилии и из Северной Африки, граф Рожер наставлял своих сторонников тоном, уместным только в случае священной войны. Он сказал, что их нельзя победить количеством, так как они доблестные солдаты армии Христа. Но и это было еще не все. Утверждают, что во время сражения появился святой Георгий — в военных доспехах, верхом на белом коне и с сияющим знаменем в руках. В таком облачении он и привел норманнов к победе[253].

Тон этого повествования, конечно же, устрашающий, но здесь можно провести параллель со взятием Палермо в описании Малатерры и Аматуса. Еще до штурма Роберт Гвискар объявил норманнам, что их предводитель — Христос, и первый же норманн, оказавшийся на стенах, осенил город крестным знамением. Еще более примечательным стал триумфальный вход норманнов в Палермо. Колонна норманнов, во главе которой, как говорят, шли Роберт Гвискар, граф Рожер и другие представители аристократии, сразу же направилась к церкви святой Марии. Но они обнаружили, что ее превратили в мечеть. Церковь немедленно очистили, а на окраине нашли живущего в нищете греческого архиепископа по имени Никодимус. Его доставили в город, в церковь, и там перед вооруженной и застывшей в почтении публикой торжественно пропели мессу. Можно было бы подумать, что в этом рассказе религиозная миссия норманнов уже достаточно проакцентирована. Но у Аматуса и теперь есть что добавить. Еще до окончания службы, пишет он, с высоты спустились ангелы и вся церковь наполнилась музыкой и светом[254].