Дети Геста и Скур положили конец уединенной, обособленной жизни лесных отшельников. В противоположность родителям, которые стремились к одиночеству, молодых непреодолимо тянуло к общению с внешним миром и с другими людьми.
Через непроходимые леса, тянувшиеся на много дней пути, сыновья отыскивали дорогу в населенные леса, пленяли своей первобытной дикой красотой тамошних „ручных" красавиц и, находя тех слишком прелестными и нежными для пешего хождения по земле, попросту уносили их на руках, предварительно разорив их девичьи терема и оглушив тех, кто их сторожил. С восторгом приносили парни растрепанных красоток к себе, в родительский дом, и иногда получали разрешение оставить их, иногда же – если девица оказывалась чересчур растрепанной и не приходилась ко двору – обиженно уходили из дому и ставили себе новый дом по соседству. Таким образом возникли новые дворы, отделившиеся от старого.
Дочери стерегли в лесу коз, но часто не могли уберечь самих себя при встречах с чужими парнями, приходившими сюда издалека; уж больно красивы и решительны были чужаки.
Потомство в усадьбе все росло, и, хочешь не хочешь, деду приходилось принимать его под свой кров да мастерить ложки для новых ртов. Но бывало так, что чужак уже не хотел расстаться с девушкой и, раз подержав ее в своих объятиях, становился зятем и получал пару коз в приданое за пленившей его лесной красоткой с веснушками на носу. Молодой чете помогали поставить свой двор по соседству с усадьбой старого Геста, и с годами на месте дремучего леса вырос целый поселок.
Сыновья, побывавшие в самых отдаленных и богатых поселениях на востоке и западе, придумывали разные улучшения в хозяйстве. С детства они питались заварными лепешками матери и козьим сыром; под потолком всегда коптились в дыму очага лосиные окорока; не было недостатка и в каше; лучшей пищи не знали, зато она всегда была в изобилии. Но всякому приятно разнообразие, и почему бы не попробовать еду, которой питаются другие? Парни отправлялись в дальние путешествия – надо же куда-нибудь девать свободное время – и возвращались домой с новым домашним скотом. Это им стоило больших усилий. Потратили, например, несколько недель, чтобы притащить домой пару молодых кур; уж очень трудно было донести их живыми; сами пройти столь дальний путь куры были не состоянии, а когда их брали на руки, они квохтали и клевались до крови.
Однако с таким трудом доставленные куры вместо того, чтобы нести яйца, начали кукарекать; у них выросли шпоры на ногах и гребни на головах. Продавцы надули покупателей и продали им петушков вместо курочек! Да зато теперь и у них в усадьбе пели по утрам петухи, как у всех добрых людей. В другой раз они добыли себе и кур, причем остереглись пенять на то, что их надули в первый раз; зачем признаваться в собственной глупости? Во второй раз они были осмотрительнее, и вот и у них перед домом на навозной куче гордо топорщил перья горластый петух, а на столе, когда мать бывала в духе, появлялась яичница.
Однажды парни вернулись домой из долгой отлучки, запыленные и усталые, но счастливые, ведя за собой пару овец. На этот раз они зорко следили, чтобы их не обманули в обратную сторону, – им нужно было одного барана, и они его получили. Теперь у женщин будет овечья шерсть! Овечки были послушные, привыкшие пастись на привязи, и стояли смирно, моргая своими желтыми глазами, в которых словно сидел живой черный червячок, с тихим „бе-е!" принимали угощенье и молча жевали жвачку. Да, лес услыхал новые звуки – овечье блеяние; ветер подхватывал зов одинокой овечки, в ответ на который слышалось баранье невнятное бормотанье, как бы не предназначенное для посторонних ушей, но неудержимо рвавшееся из закрытого рта.
Следующей весной на дворе уже раздавалось слабое блеяние новорожденных ягнят.
Понемногу в усадьбе завелась всякая скотина. Сам Гест занялся пчелами; перехватывал рои и плел для них ульи, которые на зиму закутывал в солому; их летнее жужжанье глубоко запало ему в душу. Скоро ульи стали очень цениться в усадьбе; им отвели за домом защищенное от ветра место, впоследствии превратившееся в огород.
Огромным событием было прибытие первой коровы. Все долго ждали его и заранее к нему готовились. Сначала надо было накопить для покупки достаточное количество звериных шкур; на это потребовалось несколько зим. Сыновья понемногу стали заправскими купцами, узнали цену на все товары и, если их подчас и обманывали, то неизвестно все-таки, кто больше выигрывал от сделки. В богатых поселках в долине часто исподтишка надували этих косматых, простодушных парней из леса; так, однажды их заставили отдать целую кучу мехов за швейную иглу, за одну бронзовую иголку с ушком; но парни с восторгом неслись обратно домой со своей иголкой, которая имела огромный успех у женщин. Даже отец Гест взглянул на иглу счастливыми глазами: ведь его неоценимые сокровища – топор и нож – не размножались, ведь эта тоненькая крошка-иголка была тоже из бронзы.