Нортэнгерское аббатство

Отвергнутая и попранная, она отчасти даже помышляла не пойти с остальными вечером в театр; но следует признать, что помыслы сии не были продолжительны, ибо вскоре Кэтрин припомнила, что, во-первых, не имеет повода остаться дома, а во-вторых, сию пьесу сильно желает узреть. Итак, все они отправились в театр; никакие Тилни не явились терзать ее или радовать: она опасалась, что средь множества достоинств их семейства любовь к пьесам не числится; но, возможно, сие объясняется тем, что они привычны к более изысканным постановкам на лондонской сцене, в сравненьи с коими – о чем Кэтрин знала от Изабеллы – все прочие «весьма жутки». Предвкушенье не обмануло ее; комедия столь превосходно отодвинула заботы Кэтрин, что никто, взглянув на нее в протяженьи первых четырех актов, не предположил бы, что юную деву сию раздирает некая му́ка. Однако в начале пятого акта внезапное появленье г-на Генри Тилни и его отца, кои присоединились к собранью в ложе напротив, вновь погрузило Кэтрин в тревогу и расстройство. Сцена более не порождала в ней искреннего веселья – более не владела ее вниманьем безраздельно. В среднем каждый второй взгляд ее устремлялся вложу напротив; и целых два явления наблюдала она таким манером Генри Тилни, ни разу не перехватив его взгляд. Его более нельзя было заподозрить в равнодушьи к пьесе; на протяженьи двух явлений пьеса владела его вниманьем совершенно. В конце концов, впрочем, он взглянул на Кэтрин и поклонился – но как! Ни улыбка, ни долгий взгляд не сопровождали сей поклон; глаза г-на Тилни тотчас вновь обратились к сцене. Кэтрин нескончаемо томилась; она почти готова была побежать в ложу, где он сидел, и понудить его выслушать ее объясненье. Чувства более естественные, нежели героические, владели юной девою; вместо раздумий о собственном достоинстве, кое ранено сим скорым порицаньем, – вместо того, чтобы в сознаньи собственной невинности с горделивой решимостью явить свое негодованье тому, кто мог в сей невинности усомниться, предоставить ему поиски изъяснений и проливать свет на прошлое, лишь избегая героя или же кокетничая с другим, – она взяла на себя весь груз стыда за дурное поведенье – или, во всяком случае, видимость такового – и алкала возможности объяснить оного резоны.

Пьеса завершилась – занавес пал – Генри Тилни более не видно было там, где он прежде сидел, однако отец его пребывал на месте; возможно, г-н Тилни как раз сейчас направляется к их ложе. Кэтрин оказалась права; через несколько минут он появился и, пробравшись сквозь обезлюдевшие ряды, спокойно и вежливо заговорил с г-жою Аллен и ее подругой. Последняя, отвечая, сходного спокойствия не явила:

– О! Господин Тилни, я так ужасно хотела с вами поговорить и извиниться. Вы, должно быть, решили, что я совершеннейшая грубиянка; но, честное слово, я не виновата, правда, госпожа Аллен? Они же мне сказали, что господин Тилни с сестрой вместе уехали в фаэтоне? И что мне оставалось? Но я бы в десять тысяч раз больше хотела быть с вами – ведь правда, госпожа Аллен?

– Дорогая моя, ты наступила мне на подол, – был ответ г-жи Аллен.

Уверенья Кэтрин, хоть и остались неподкрепленными, не были изложены втуне; они осенили лицо г-на Тилни улыбкою сердечнее и естественнее, и отвечал он тоном, в коем лишь слегка отзвучивала притворная холодность:

– Так или иначе, мы весьма признательны за то, что вы пожелали нам приятной прогулки, когда мы миновали вас на Арджайл-стрит; по доброте своей вы даже нарочно обернулись.

– В том-то и дело, я не желала вам приятной прогулки; я и подумать о таком не могла; и я так упорно молила господина Торпа остановиться; я стала его просить, едва увидела вас; ну госпожа Аллен, разве я… ах да! вас же там не было, – но я взаправду его просила; и если б только господин Торп остановился, я бы выскочила и побежала за вами.

Найдется ли в сем мире Генри, кой окажется бесчувствен к подобному заявленью? Во всяком случае, не Генри Тилни. С улыбкою еще милее он сказал все, что подобало сказать о том, как тревожилась и сожалела его сестра и как верила она в честь Кэтрин.

– Ах! Не говорите, будто юная госпожа Тилни не рассердилась, – вскричала Кэтрин. – Я же знаю, что она сердится; ибо нынче утром она не захотела меня принять; я видела, как она выходила из дома через минуту после моего ухода; мне было горько, но я не обиделась. Быть может, вы не знали, что я приходила.

– Меня дома не было, однако я знаю об этом от Элинор; и с той самой минуты она желала увидеться с вами и объяснить резоны подобной нелюбезности; вероятно, сие могу совершить и я. Ничего страшного – просто мой отец – они как раз собирались уходить, он не желал сего откладывать, ибо спешил, – понудил ее вас не принимать. Вот и все, уверяю вас. Она ужасно досадовала и собиралась извиниться как можно скорее.

Сии сведенья немало облегчили душу Кэтрин; однако тревога не совершенно оставила ее и породила следующий вопрос, совершенно безыскусный сам по себе, однако немало расстроивший джентльмена: