Нортланд

— Прости, — сказала она. — Так мы идем?

Я кивнула. Я не была напугана, нет. Я была в пугающей ситуации, но после Дома Жестокости, полного кровожадных, голодных тварей, одна единственная Лиза казалась мне вполне переносимой.

Мы пошли по бульвару. Лиза наблюдала за своими туфельками, чьи носы блестели на солнце, она шла, заводя одну ногу за другую, смешным, нелепым и очаровательным образом.

— Как так ты нашла меня по запаху? — спросила я. — Что это значит?

— Это значит, что я тебя унюхала.

Она не была глупой, но ей нравилось говорить так, словно она дурочка. Это был вопрос стиля, вопрос ее образа.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Лиза сказала:

— Я запоминаю человеческие запахи. Отто, к примеру, я могу найти за тысячу километров.

— Думаю, ты преувеличила.

— Ну, немного преувеличила. Но я правда хорошо его нахожу. Он дал мне твою зажигалку. Я знаю запах твоих пальцев и сигарет.

— Так вот, кто ее утащил.

— Отто любит брать чужие вещи.

— Но тогда почему его не могут найти?

Лицо у Лизы стало самодовольное, и она простодушно сказала:

— Потому что он лучше других. Отто умеет прятаться.

— Ты имеешь в виду, что он хороший стратег и тактик?

Лиза засмеялась.

— Нет, он плохой стратег, а тактик из него еще хуже. Но он может скрывать не только свои мысли. Никто из них не вспомнит его запах, даже если они будут спать с его вещами. Вот они и бесятся. Они, значит, идеальные солдаты, которые должны справляться с любой задачей. А не могут! Хотя Отто плохой стратег, плохой тактик и способен дважды за день упасть, наступив на развязанные шнурки. Но они ничего не могут с ним сделать.

Она выглядела по-детски радостной, и я поняла, что мне вовсе не хочется ни бежать, ни звать на помощь. Лиза вызывала у меня приятные чувства. Она была странной, но в ней не было оглушительной неправильности. А может я просто слишком устала бояться чего бы то ни было.

— Как ты питаешься? — спросила я. — Ведь у тебя нет…

Живых людей, чтобы лакать их полную страха и боли кровь. Некоторое время мы шли молча. Небо совсем прояснилось, теперь по нему растекся глубокий, яркий синий цвет, такой сильный, что, казалось, дождь просто смысл с неба всю пыль, обнажив самую его суть.

Духота испаряющегося с земли дождя казалась пьянящей, пахло землей и зеленью. Бульвар был почти пуст, люди, в основном, спешили с работы домой, им было не до красот природы. Мы прогуливались по залитому солнцем асфальту между ровными рядами деревьев. Лиза расправила платье, потеребила многочисленные кружева и только потом сказала:

— Крыски, мышки, кролики. Но это маленькие существа. Их мало. Поэтому я всегда голодная.

Она помолчала, втянув мой страх, сказала:

— Это маленькие существа. Они умирают от этого.

Большие, подумала я, иногда тоже. Розовый язычок Лизы скользнул по губам. Во всех них было нечто животное. И если до этого момента мне казалось, что это привнесено извне, какая-то странная, чужеродная часть, то теперь я понимала — она человечна. Все они человечны. У нас внутри, у каждого из нас, сидит голодный зверь, но в этом нет ничего иного, чем мы сами.

Таков человек, и нет смысла сравнивать его с хищниками, потому что человек — тоже хищен. Они не были сбалансированы, оттого их животная природа, всем нам присущая, казалась более явственной.

Но она не была иной, чем, скажем, моя собственная. Я не была кем-то другим, стремясь причинить кому-то боль или желая почувствовать внутри себя член Рейнхарда. Я была такой же жадной и чувствительной. Но я не умела этим пользоваться.

— Отто говорит, я не должна трогать людей.

— Наверное, Отто прав, — ответила я задумчиво. Я позволяла ей вести себя, следовала за шуршанием ее кружев и мягким голосом.

— Но это неважно, — сказала Лиза. — Все неважно, кроме того, куда мы с тобой сейчас поедем.

И я подумала: надо же, ей, наверное, никогда не бывает страшно. Она может ходить по ночам, не боится солдат, не боится преступников, не боится, что ее собьет машина. Мы вышли к остановке и стали ждать трамвая. Когда он зазвенел вдали, и я взглянула на рельсы, из которых словно рвалось в мир второе солнце, Лиза сказала:

— Только одиноко немножко.

Я вспомнила о связи, важной и неразрывной, которая была между Рейнхардом, Маркусом и Хансом. Фратрия.

— Отто сказал, у меня есть братишки.

— Трое.

— Да, трое. Рейнхард Герц, Маркус Ашенбах и Ханс Бергер. Они, наверное, меня ищут.

Я замолчала, надеясь, что трамвай подойдет, и мы сможем продолжить этот разговор позже. Но неожиданно, ровно перед тем, как двери трамвая распахнулись перед нами, я сказала:

— Рейнхард знает о тебе. А это значит, что знают и другие. По крайней мере, он говорил о том, что ты пропала.

— Я не пропала, — сказала Лиза. — Отто меня спас.

Она легко вскочила на подножку трамвая, театрально приподняла ногу, показав мне высокий каблук, а затем, засмеявшись, прошла в салон.

Я последовала за ней. Мы сели среди неприветливых, уставших людей, и Лиза принялась болтать ногами. Потом она наклонилась ко мне и сказала:

— От тебя им пахнет. Моим братом.

— На самом деле ты зря тоскуешь, они не самые приятные люди.

Лиза склонилась ко мне, прошептала мне на ухо: