Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

– Права, права… Ох, как ты прямо зришь в корень, Никочка! Да тут все исконно человеческие свойства, чувства и качества без излишней ностальгии подвергаются упрощению, сокращению, ускорению и оптимизации, то есть тотальной массовой адаптации под идеал душевно плоских, но теоретически подкованных обывателей. Просто жутко становится, до чего стремительно в нынешних общественных условиях человеческая суть сжимается, съеживается и далее ускоряется к абсолютному нулю, к жидко-кристаллическому роботу, к хорошо адаптированной к среднестатистической среде биологической особи без признаков пола, к зомби от бурлящих желтых потоков массовых литературы, музыки, рекламы. Где уж тут почувствовать себя просто женщиной: нежной, слабой, обожаемой и боготворимой!

– Уверена, Ален, ты согласишься со мной, что все-все оцениваемое лишь в сиюминутном денежном эквиваленте на текущий момент или скорейшей финансовой отдаче в эпоху повальной бескрылости и приземленности обречено на…

– Ладно, что-то мы с тобой зафилософствовали и слишком глубоко стали зарываться в теорию. Всем нам, бедным девушкам без денег, да которым еще по-хамелеонски приходится приспосабливаться в иммиграции ко всякой иноземной ахинее, живется сурово. Господи, ну почему так сложно найти самое обычное и примитивное женское счастье?! Почему это самое счастье надо прямо зубами выгрызать из железобетонной реальности? Ведь согласно высшему замыслу женщина должна быть существом нежным, хрупким и мягким.

Как странно резануло мой слух это взаимоисключающее сочетание слов: нежная женщина и вгрызаться. Наверное, и вправду что-то в мире сломалось. А и что оно в самом деле есть такое – женское счастье? Найти прекрасного, сильного, мудрого и нежного принца или самореализоваться как личность или то и другое вместе, а может, просто ребенка родить и правильно воспитать?

– Дьявольская эта современность без всякой жалости изжевывает в женщине все женское и прекрасное, а потом за ненадобностью выплевывает тебя на свалку, как отработанную жевательную резинку, и всем наплевать, что ты при этом чувствуешь.

Меж тем сама Алена не отказала себе в удовольствии продолжить глубоко философскую тему с болезненным надрывом в голосе и легким закатом глаз к небу, как делает это святая Мария-Магдалина на великих полотнах Рафаэлло Вечелли.

* * *

И вот тут-то вспомнилось-накатило совсем ни с того ни с сего. Хотя нет, все-таки причина имелась, ведь выпила ровно столько, сколько озябшая душа моя попросила.

Организм мой, несмотря на молодость и тренированность, в течение долгих шести лет напрочь отказывался выполнять главное природное предназначение для женщины: дать жизнь будущему наследнику или наследнице рода. По тогдашним российским понятиям я начинала считаться особой довольно-таки староватой для первой беременности, так что излишне любопытные старушки у подъезда стали все назойливее и назойливее задавать один из своих излюбленных вопросов: «Это когда же можно будет полюбоваться на младенчика в вашем-то семействе? Давно пора вам, молодым, подумать о прибавлении, чего тянете?» – «Сначала современному молодому человеку или девушке надо успешно закончить учебу, затем – найти хорошую работу, на ней себя проявить и утвердиться. Потом следует как следует обустроиться и обязательно найти время и возможность поездить-попутешествовать по всяческим интересным с познавательной точки зрения местам. А вот после всего того только и надо начинать думать дальше…»

Стандартно-уверенно-рубленно вылетал затвержденный наизусть текст в назидательном исполнении, а меж тем плотно стянутые, почти деревянные губы мои шевелились лишь с применением нечеловеческого усилия. Ведь на самом деле я каждый раз получала моментальный, но необычайно сильный удар в грудь и живот чем-то очень холодным.

Понятия я не имела, почему не беременею, вроде бы никогда не старались предохраняться… вроде бы совсем молодые… вроде бы сильные и здоровые…

Однажды, будучи уже работающим специалистом после окончания вуза, торопилась на важное совещание в соседний со своим офис, где к тому же должна была сделать доклад, для чего легкой быстрой походкой пересекала уютный крохотный садик в старомосковском Трехпрудном переулке. Какая-то совсем юная мать, сплошь усыпанная словно бы живыми играющими бликами позднемайских солнечных зайчиков, целовала-миловала свою примерно трехмесячную малышку в высоких кустах буйно цветущей персидской сирени. «Приди, котя, помогать, мою доченьку качать. Уж как я тебе, коту, за работу заплачу: дам кусочек пирога, дам кувшинчик молока», – вознося прямо к самому синему небу свою девочку, напевала слегка веснушчатая рыженькая молодушка в открытом светлом сарафане, одновременно звеня-заливаясь невероятно счастливым грудным полнозвучным смехом. Голубоглазенький ребеночек в розовеньких распашонке и ползунках смешно фыркал и светился ясной чудесной улыбкой в ответ матери.