Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

– Что это ты, молодая девчонка, все свое время проводишь с этой полусумасшедшей и до зубной боли скучной немецкой старушенцией? Что ты в ней такого нашла? Какая она тебе подруга? Да от нее лет как двадцать пять сурово пахнет нафталином, а ты – юная цветущая женщина в самом соку. Неужели не способна найти занятий поинтересней? Всеми вечерами и в выходные сидишь, как законченный инвалид, в этом затхлом санатории со всеми этими чахлыми и депрессивно-затухшими обитателями. Ты смотри в оба, вот так доведешь себя до полного адферинга (нетрудоспособности)! Слушай, сладкая Вероника, оставь-ка полных уродов затухать в одиночестве и давай-ка с нами в эту пятницу вечером рвани в «Адамово яблоко». Вот там-то ты опять почувствуешь жизнь и возродишь в себе настоящую женщину. Там все совсем не так, как в этой серой санаторной вате.

– А что такое это «Адамово яблоко», девушки?

– О, это отличный закрытый ночной клуб – один из самых популярных и многочисленных в Осло.

– Так это танцевальный клуб?

– Ну да, естественно, танцевальный. Ты там танцуешь, и от таких танцев грудь твоя сразу воспламенится и встанет дыбом!

– А, так там увлекаются латиноамериканскими танцами типа сальсы?

– Ну да, и сальса тоже будет по желанию, и всякие другие много, много живее сальсы!

– Большое вам спасибо за приглашение, но в данный период времени я как-то не очень насчет танцев. Не то настроение, и к тому же мне надо готовиться к очередному экзамену.

Молодые женщины вздернули брови, иронически переглянулись и расхохотались пуще прежнего. Слегка грубоватый, совершенно неженственный тот смех в моем понимании более всего ассоциировался со ржанием табуна молодых кобылиц, рвущихся из тесных конюшен на просторные луга.

– Уж ты от клубных танцев после такого долгого сидения в это дыре придешь в полный и неописуемый восторг, поверь нам на слово. Соглашайся, Вероника, соглашайся, потом будешь нас благодарить!

– Так там и вправду сальсу танцуют, да, девушки?

Сальса когда-то была моим любимым танцем, и вообще-то давно было пора куда-то пойти подвигаться, а то в С.А.Т.С я больше «носа не казала», чтобы ненароком не столкнуться там с Аленой.

В двух других ближайших отделениях С.А.Т.Са мне почему-то ужасно не нравился интерьер, и вообще еще год назад надо было сменить этот С.А.Т.С на более современную Элексию. Да что теперь об этом вспоминать: срок моего абонемента истек три недели назад, а на новый все равно нет денег. Пока я напряженно раздумывала, наши санаторские девицы терпеливо ждали моего ответа, при этом они слегка раскачивались с томно прикрытыми веками и игриво поводили плечами. В конце концов Туве первой вышла из, видимо, привычной им всем медитации и сказала в лоб:

– Да ладно тебе ломаться, не будь до конца наивным пятилетним ребенком, который без своей мамки никуда. Поедешь, повеселишься, потанцуешь, а если захочешь сальсу, то будет тебе сальса, и не одна!

– Ладно, дамы, уговорили. Еду с вами в ваш клуб, хоть подвигаюсь.

– Отлично, Вероника. Тогда в пятницу часиков в одиннадцать вечера постучим тебе в дверь. Будь к этому времени в полном боевом раскрасе.

Веселая троица удовлетворенно удалилась, кокетливо, как на пляже, покачивая бедрами и выписывая при походке затейливые восьмерки. Не только во всем нашем заведении, но, наверное, во всей Скандинавии так двигались только они. Я задумчиво поглядела им вслед и решила пойти предупредить ответственную Хельгу, что буду отсутствовать в санатории в ночь с пятницы на субботу.

Поздним вечером в пятницу решительная, грубоватая, откровенно бравирующая совершенно мужскими ухватками, жестикуляцией и словечками Туве припарковала свою серебристую «Тойоту» на глухой, кривоватой, абсолютно пустынной улочке где-то в центре Осло и жадно затянулась сигаретой. Стараясь во всем быть настоящим мачо, она разговаривала заметно меньше двух других. Болтливые, возбужденные, успевшие еще в санатории выпить по пиву и по бокалу красного вина пассажирки, на этот раз в их числе и я, немного неуклюже, но с веселым гоготом вывалились из автомобиля и шумною гурьбою направились к тяжелой, окованной металлом двери, которую освещал одинокий подслеповатый фонарь.