Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

Самое большое жизненное удовольствие мне доставляло бесцельное блуждание по живописным окрестностям Аскер Бада. Естественно, что мельница и водопад были мною посещаемы чаще всего. Один только вид монументальных серо-белых валунов, из которых людьми ли или же самой природой были сложены широченные каменные пороги, по которым с торжественным, свободным и гордым рыком ниспадали пенно-струйные потоки, рождая во мне благоговейное, полетное и возвышенное чувство.

В самом низу эти веселые потоки, ничуть о том не печалясь, с энтузиазмом разбивались на тысячи цикадами поющих ручейков и с нежным урчанием мягко текли дальше до дружеской встречи друг с другом. И столько щедрой, живой энергии выделял водопад, что, но это понятное дело, прудик, являющийся логическим итогом всего этого великолепия, ничуть не замерзал даже в самую суровую норвежскую зиму.

Удивляло меня лишь то, что сам пруд всегда имел совершенно спокойную, почти зеркально гладкую поверхность, по которой лишь время от времени пробегала трепетная, по-девичьи застенчивая рябь. Далее чуть зеленоватая вода по всему периметру пруда поэтично стекала вниз (невольно мне вспоминались школьные строки: «Фонтан любви, фонтан живой! Принес я в дар тебе две розы. Люблю немолчный говор твой и поэтические слезы. Твоя серебряная пыль меня кропит росою хладной. Ах, лейся, лейся, ключ отрадный. Журчи, журчи свою мне быль!»), а уже внизу она превращалась в весьма бурную и своенравную речушку, упрямо несущуюся вперед и вперед по крупным и круглым, как футбольные мячи, камням.

Нет, мне и впрямь не на шутку казалось, что водопад желает рассказать мне некую историю, что-то о насильно выдаваемой за нелюбимого замуж юной крестьянской девушке, но уловить смысл до конца я пока еще не была способна.

Сама же мельница, вся в окружении высоких и стройных, но уже старых сосен, представляла комбинацию архаичного бревенчатого сарая с массивными, явно пристроенными много позже четырехугольными колоннами из белого камня. Все сооружение венчала небольшая дощатая клеть красно-коричневого окраса с телевизионной спутниковой тарелкой на крыше, с боков же к мельнице примыкали огромного диаметра трубы и вместительные металлические контейнеры.

«И тогда, помолившись Богу и храбро предав ему в руки страдающую нежную свою душу, Сульвейг-Сольвейг закрыла глаза и без единого звука прыгнула вниз на камни», – каждый раз на этом месте просто как сущее наваждение лился мне в уши чей-то печальный шепот.

А еще я полюбила стоять на массивном, трехопорном, сложенном из тех же булыжников, очень каком-то провинциальном и необыкновенно милом мостике. Как мне было невероятно приятно всем животом прижиматься ко всегда теплым и будто бы живым поручням; обозревать неспешные воды, забываться в зыбкой игре отражений старинных бревенчатых построек на каменных столбах, чувствовать себя под защитой мощных, никак не менее чем столетних, деревьев.

Ах, надо же, теперь по многу часов я позволяла себе ничего не делать и при этом теперь нисколько не чувствовала себя виноватой бездельницей. Такое случалось со мной лишь в далеком детстве на маминой даче. Только смотреть, только вдыхать полной грудью чудесные весенние запахи, а еще иногда валяться на свежей, еще ярко-ярко изумрудной травушке-муравушке под пьянящим нежарким солнышком. Как же приятно совсем ни о чем не думать. А ведь месяц назад я целыми днями раздумывала исключительно о себе и своих бедах. Как страшно я о них тогда горевала, и какое же сейчас наступило блаженное облегчение!

Все глубже, дальше и больше я приучалась жить медленно, неспешно и несуетливо, время от времени надолго замирая от удивительного сердечного восторга, прямо посреди дороги заглядевшись, например, на кудреватые розово-сиреневые облака-лошадки или чутко вслушиваясь в нежный и тихий шепот мудрых и добрых деревьев…

От нашего санатория к церкви и затем к автобусной остановке вела красивейшая тенистая аллея, где вдоль аллеи с одной стороны бежала ее закадычная подружка: мелкая, но звонкая речушка, а с другой – кудреватые рощицы чередовались с плантациями неких посадок. Весна пришла, о Господи, хорошо-то как, и какое же наступает буйство чувств и красок в человеческой душе! Идешь, а водичка звенит себе по камушкам-колокольчикам, а в рощах на разные лады распевают-свистят счастливые птицы; женственно-нежный ветерок гладит по лицу и ласково путает волосы путника, и тут же клейкие молоденькие листочки шепчут ему свои вечные любовные признания – жизнь, несмотря ни на что, продолжается!

Церковка, та тоже хороша была необыкновенно: сложена из красно-розового кирпича, по-хорошему затейливая своими фантастическими башенками и стрельчатыми окошками; в весенне-летнее время с цоколя до крыши увитая вьющимися розами, а при ней журчит-мяукает фонтанчик в виде лесенки и стоят веселые леечки всех цветов радуги для полива пышно цветущих кладбищенских цветов.