Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

В столь цветущем трио молодая шведка приходила в себя от проблем семейной жизни с мужем-наркоманом, молодая бразилианка – с мужем-садистом, а их норвежская подруга – с отцом-алкоголиком. Развеселые, шумные, во всегдашнем приподнятом настроении и с пританцовывающей походкой пациентки создали у меня впечатление лиц, находящихся на последней стадии излечения, а их поведение – конечную цель норвежской психиатрии. Все-таки «феечки» вносили интересный, хотя и странный диссонанс в молчаливую отрешенность остальных клиентов санатория.

Время от времени появлялись и вскоре опять неизвестно куда пропадали еще какое-то мрачные личности с потухшими взглядами. Сама же я превратилась в как бы противоположность самой себе, то есть стала «тиха, как украинская ночь», и утратила почти всякое любопытство к людям и миру. Теперь люди начали казаться мне до зубовного скрежета скучными и в большинстве своем до крайности примитивными. Общаться здесь мне ни с кем совершенно не хотелось, хотя как-то раз хорватка Бранка ни с того ни с сего со мной разоткровенничалась, вдруг поведала часть своей жизненной истории. Минут на сорок я вынырнула из толстой скорлупы собственного эгоцентризма и даже подумала: «Вот у человека вышло страшнее, чем у меня. Такое мне бы не перенести и вовсе!» Хорошо помню: сделалось ужасно стыдно за свои слабость и безволие, но что же тут поделаешь – не всем дано родиться сильными людьми и выдающимися личностями.

Бранка родилась и жила в небольшом боснийском городке Бугоене, и когда случилась кровавая гражданская междоусобица между мусульманами, хорватами-католиками и православными сербами, она как раз «кстати» оказалась беременна своим первым ребенком. Срок рожать подошел в жарком апреле, когда ее родная земля задрожала от взрывов, всполохов огня и перепуганных криков охваченных паникой соседей. Сербы и хорваты наступали на город с разных сторон, и местные городские власти начали срочную эвакуацию до смерти напуганного рассказами своих газет и радио об их обоюдных зверствах среди населения. Вдосталь наслушавшись тех, леденящих кровь и останавливающих дыхание историй, как озверевшие солдаты вспарывают животы беременным женщинам, а грудных младенцев отнимают и живьем поджаривают на кострах на глазах обезумевших от горя матерей, Бранка как раз начала рожать. Растерянный отец повез ее в городской родильный дом. Внимательно слушая эту смуглолицую, черноволосую и кудрявую, с утомленными и печальными нежно-зелеными глазами под прямыми стрельчатыми ресницами женщину, я вообразила себе обстановку того, совсем уже пустого, разоренного провинциального госпиталя, из которого растащили все, что физически можно было уволочь, и мороз пошел по моей коже.

Единственной живой душой, обнаруженной в заброшенной больнице, оказалась юная, начальством своим позабытая студентка-практикантка, оставленная там на дежурство еще с прошлой ночи. Так вот эти две мужественные, совсем еще молодые женщины под разрывы бомб и вой канонады около двенадцати часов, полностью отрешившись от недоброго и опасного мира вокруг, помогали появиться на этот сумасшедший свет девочке Миррочке. Только потом они обнаружили, что за время родов почти половина госпитальных стен оказалась снесенной с лица земли.

– Твоя история, Бранка, удивительно напоминает мне другую, описанную в «Унесенных ветром». Твои роды – прямо как роды в Атланте, охваченной огнем Гражданской войны. Странно, наверное, пережить подобное наяву… – повторила я, наверное, раз пять за время монолога собеседницы. – А что же случилось со всеми вами потом? Как ты оказалась в Норвегии?

– Мне и самой пережитое кажется сном, поэтому совсем не могу спать – мучают кошмары. Чуть только глаза закрою и забудусь – так на меня, кричащую от нестерпимой боли или же держащую крохотную дочку в руках, начинают падать бесчисленные кирпичные стены. Сплю раз в три дня, да и то только по часу-полтора, – ответила вновь застекленевшая лицом Бранка, окончательно замкнулась и поскорее от меня отошла.

Больше мы почти не общались, хорватка так же, как и я, избегала контактов с окружением, но при встречах всегда пытались хотя бы улыбнуться друг другу: все-таки обе были славянками по крови, волею судеб оказавшимися в Скандинавии.

Снова и снова я тонула в собственном глухом омуте мыслей и эмоций, ничего при этом вокруг себя не видя, не слыша, не замечая…

Почему, ну почему Вадим стал таким? Когда, в какой момент времени у нас все разладилось? Как же так случилось, что я не заметила, прохлопала, упустила начало конца? Почему мне стало так напряженно с мужем, так неуютно? Я начала опасаться его необузданных реакций на любые мои поступки и слова. А уж последний год в семье мне стали устраиваться почти непрекращающиеся скандалы, ежедневно приходилось терпеть придирки и несправедливое унижение.