— Вот хорошо! Как же мне оставаться без носу? — сказал Ковалев, — уж хуже не может быть, как теперь. Это, просто, черт знает что! Куда же я с такою пасквильностью покажусь? Я имею хорошее знакомство: вот и сегодня мне нужно быть на вечере, в двух домах. Я со многими знаком: статская советница Чехтарева, Подточина штаб-офицерша… хоть после теперешнего поступка ее я не имею с ней другого дела, как только через полицию. Сделайте милость, — продолжал Ковалев умоляющим голосом, — нет ли средства? Как-нибудь приставьте: хоть не хорошо, лишь бы только держался; я даже могу его слегка подпирать рукою в опасных случаях. Я же притом и не танцую, чтобы мог вредить каким-нибудь неосторожным движением. Все, что относится на счет благодарности за визиты, уж будьте уверены, сколько дозволят мои средства…
— Верите ли, — сказал доктор ни громким, ни тихим голосом, но чрезвычайно уветливым и магнетическим, — что я никогда из корысти не лечу. Это противно моим правилам и моему искусству. Правда, я беру за визиты, но единственно с тем только, чтобы не обидеть моим отказом. Конечно, я бы приставил ваш нос, но я вас уверяю честью, если уже вы не верите моему слову, что это будет гораздо хуже. Предоставьте лучше действию самой натуры. Мойте чаще холодною водою, и я вас уверяю, что вы, не имея носа, будете так же здоровы, как если бы имели его. А нос я вам советую положить в банку со спиртом, или, еще лучше, влить туда две столовые ложки острой водки и подогретого уксуса, — и тогда вы можете взять за него порядочные деньги. Я даже сам возьму его, если вы только не подорожитесь.
— Нет, нет! Ни за что не продам! — вскричал отчаянный маиор Ковалев, — лучше пусть он пропадет!
— Извините! — сказал доктор, откланиваясь, — я хотел быть вам полезным… Что ж делать! По крайней мере, вы видели мое старание. — Сказавши это, доктор с благородною осанкою вышел из комнаты. Ковалев не заметил даже лица его и в глубокой бесчувственности видел только выглядывавшие из рукавов его черного фрака рукавчики белой и чистой, как снег, рубашки.
Он решился на другой же день, прежде представления жалобы, писать к штаб-офицерше, не согласится ли она без бою возвратить ему то, что следует. Письмо такого содержания:
Милостивая государыня,
Александра Григорьевна!
Не могу понять странного со стороны Вашей действия. Будьте уверены, что поступая таким образом, ничего Вы не выиграете и ничуть не принудите меня жениться на вашей дочери. Поверьте, что история насчет моего носа совершенно известна, равно как и то, что в этом Вы есть главные участницы, а не кто другой. Внезапное его отделение с своего места, побег и маскирование, то под видом одного чиновника, то, наконец, в собственном виде, есть больше ничего, как следствие волхвований, произведенных Вами, или теми, которые упражняются в подобных Вам благородных занятиях. Я с своей стороны почитаю долгом вас предуведомить, если упоминаемый мною нос не будет сегодня же на своем месте, то я принужден буду прибегнуть к защите и покровительству законов.
Впрочем, с совершенным почтением к Вам, имею честь быть.
Ваш покорный слуга
Милостивый государь,
Платон Кузьмич!
Чрезвычайно удивило меня письмо Ваше. Я, признаюсь Вам по откровенности, никак не ожидала, а тем более относительно несправедливых укоризн со стороны Вашей. Предуведомляю Вас, что я чиновника, о котором упоминаете Вы, никогда не принимала у себя в доме, ни замаскированного, ни в настоящем виде. Бывал у меня, правда, Филипп Иванович Потанчиков. И хотя он, точно, искал руки моей дочери, будучи сам хорошего, трезвого поведения и великой учености, но я никогда не подавала ему никакой надежды. Вы упоминаете еще о носе. Если Вы разумеете под сим, что будто бы я хотела оставить Вас с носом, то-есть дать Вам формальный отказ, то меня удивляет, что Вы сами об этом говорите, тогда как я, сколько Вам известно, была совершенно противного мнения, и если вы теперь же посватаетесь на моей дочери законным образом, я готова сей час же удовлетворить Вас, ибо это составляло всегда предмет моего живейшего желания, в надежде чего остаюсь всегда готовою к услугам Вашим.
«Нет», — говорил Ковалев, прочитавши письмо, «она, точно, не виновата. Не может быть! Письмо так написано, как не может написать человек виноватый в преступлении». Коллежский асессор был в этом сведущ, потому что был посылан несколько раз на следствие еще в Кавказской области. «Каким же образом, какими судьбами это приключилось? Только черт разберет это!» — сказал он наконец, опустив руки.